Андрей Фесенко - Русский язык при Советах

С советским судом связаны и названия органов расследования уголовных преступлений: «угрозыск» (уголовный розыск), «губрозыск» (губернский уголовный розыск) и т. д., но особенно зловещи для советского населения термины, связанные с деятельностью «органов государственной безопасности»: «чрезвычайка» (ЧК, ВЧК, Губчека), ГПУ, ОГПУ, НКВД, МВД, МГБ. Краткая история их такова:

В декабре 1917 г. была создана ВЧК (Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией), реорганизованная в февраля 1922 г. в ГПУ (Государственное политическое управление), вскорости переименованное в ОГПУ (Объединенное государственное политическое управление по борьбе с контрреволюцией и бандитизмом). В июне 1934 г., под предлогом того, что период борьбы с контрреволюцией в основном закончен, ОГПУ было преобразовано в самостоятельный комиссариат – НКВД (Народный комиссариат внутренних дел), охвативший управление милицией, паспортный и криминальный отделы, пожарную службу, пограничные войска, контроль над транспортом, ЗАГС и т. д. Ядро же НКВД было выделено в особое управление, так называемое ГУГБ (Главное управление государственной безопасности). В феврале 1941 г. НКВД было разделено на собственно НКВД и НКГБ (Народный комиссариат государственной безопасности); за первым в основном сохранились милицейские функции, тогда как «карающий меч революции» был передан НКГБ. Период раздельного существования длился недолго из-за вспыхнувшей войны, однако, после окончания войны разделение повторилось, причем в марте 1946 г., подобно другим наркоматам, они получили наименование министерств – МВД и МГБ.

Мы не будем останавливаться на дальнейших слияниях и разъединениях этих министерств, поскольку наименования их не дают дальнейших вариантов. Отметим только, что за время существования советской власти, лица, осуществляющие террор правительства над населением, много раз меняли свое название – «чекист», «гепеушник», «энкаведист», «эмведист», «эмгебист» [15], но суть оставалась всё та же.

Всепроникающая деятельность органов государственной безопасности вызвала рождение новых слов и понятий: на каждом предприятии, в каждом учреждении и учебном заведении был свой «спецотдел» или «спецчасть». В армии такой отдел именовался «особым отделом», а во время войны – СМЕРШ’ем (Смерть шпионам):

Всё это были жертвы доносов, жертвы СМЕРШ’а. (П. Пирогов, За курс! Нью-Йорк, Изд-во им. Чехова, 1952, стр. 174).

Отсюда и названия сотрудников этих отделов: «спецотдельщик», «особняк»:

Если всё это дошло до «особняка», не сдобровать. (Там же, стр. 159).

Почти в каждой советской семье член ее или близкий друг прошел через тюрьмы и «концелагеря» то ли во времена «красного террора», объявленного в 1918 г., якобы в ответ на убийство Урицкого и Володарского и покушения на Ленина, то ли в период страшной «ежовщины» (1936-38 гг.) – еще худшего террора, охватившего все слои населения, проводившегося Н. Ежовым [16]в бытность его народным комиссаром внутренних дел, то ли как мнимый «вредитель» в той или иной области народного хозяйства, то ли как «СОЭ» (социально-опасный элемент). Те, кому посчастливилось выйти из тюрьмы, продолжительное время называвшейся ДОПР'ом (домом принудительных работ) [17]или вернуться из ссылки, являлись носителями специфической лексики, утверждавшейся в быту. Конечно, такая лексика не могла быть зафиксирована в советской литературе, кроме тех случаев, когда темой произведения служила пресловутая «перековка» лагерников (как, например, в «Аристократах» Погодина) и где автор вкраплял словечки из лексикона «социально-близких», т. е. уголовников, именовавшихся так в отличие от «социально-опасных», – политических заключенных.

Н. Виноградов в своей работе «Условный язык заключенных Соловецких лагерей особого назначения» (1927) также ограничился лексикой «yрок», и только в эмигрантской литературе, в произведениях бывших заключенных, мы находим фиксацию слов, связанных с советскими местами заключения.

Ю. Марголин в своей книге «Путешествие в страну зэ-ка» перечисляет разновидности таких мест заключения и дает название их обитателей:

Отсюда до Белого моря располагались ИТЛ – исправительно-трудовые лагеря НКВД (стр. 10).

…сеть лагпунктов, перпунктов, трудколоний и ОЛПов (отдельных лагерных пунктов)… (стр. 22).

…лагерные комплексы, или в официальном сокращении Лаги, имеются в любой области Советского Союза (стр. 21). Люди, проживающие в лагере, называются заключенными. Техническое и разговорное сокращение «з/к» – читай – зэ-ка (стр. 20).

Насколько привилось это сокращение свидетельствует и приведенная М. Розановым (см. выше, стр. 278) песнь заключенных:

От Усть-Вымь до Ухты проложили

Путь железный мильоны Зе-Ка…

Там же находим и объяснение термина «спецпереселенец» (стр. 93):

Это, видите ли, особая «социально-правовая прослойка трудового советского народа». Весь европейский (а, наверное, и азиатский) Север кишит такими «спецпереселенцами», вывезенными с Кавказа, Украины, казачьих областей, из Республики немцев Поволжья.

Одна часть спецпереселенцев состоит на учете НКВД и подчиняется своему коменданту, другая приписана к концлагерям и работает вместе с заключенными, получая самую низкую ставку оплаты.

Конечно, находясь в лагере или работая вне его, заключенные находились под неослабным надзором:

За ними стояли вооруженные: это был ВОХР, т. е. стрелки корпуса «военизированной охраны лагерей». (Марголин, см. выше, стр. 18).

Вохровцы защелкали затворами винтовок… (Максимов, Тайга, 137).

Значительная часть заключенных и спецпереселенцев работала на лесозаготовках, страдая не только от голода, холода и непосильной работы, но и от физических мер воздействия:

Метр десятника и был тот «дрын», воспетый в лагерной поэзии, которым не только отмеривали «урок», но и укрощали непокорных. (Розанов, см. выше, 10).

Применяя все, даже самые страшные способы, лагерники старались хоть не надолго попасть в «санчасть», спасти себя от полного изнеможения и истощения:

Я много слышал о «саморубах», но видел впервые. Отрубить себе руку или ногу это значит попытаться спасти жизнь… (Максимов, см. выше, 108).

Большинство же заключенных рано или поздно переходило в трагический разряд «доходяг»:

Шатающиеся от слабости «доходяги», люди, которым оставалось, может быть, всего несколько дней жизни… (Там же, 105).

Я «дошел» на 3-м лагпункте. (Там же, 53).

Как мы видим, глагол «доходить» приобрел новое страшное значение, так же как и глагол «расколоть, -ся»:

«…человек, когда-то пользовавшийся всеобщими любовью и уважением, а теперь, после пыток и нечеловеческих издевательств, «расколовшийся», подписавший страшные самообвинения, оклеветавший десятки честных людей и павший так низко, как только можно пасть, убеждал нас, чтобы как можно скорее вырваться на свободу, не сопротивляясь подписать все, что требуют следователи». (В. Левченко, Молодой советский человек на Западе, Народная Правда, Нью-Йорк, № 13-14, стр. 13).