Андрей Фесенко - Русский язык при Советах

Для языка Великой Французской революции очень характерно и сложение слов – имен существительных с именами прилагательными, как, например: anglo-chouan, aristo-felon, предвосхитившее образование в русском языке таких слов, как «белофинн», «социал-предатель» и даже «чехо-собака» (последнее отмечено С. Карцевским в его книге «Язык, война и революция», стр. 64).

Конечно, после 1789 г. во французском языке появились и совершенно новые слова, такие как tutoyer (обращаться на «ты»); se monsieriser (обращаться с приложением Monsieur вместо «citoyen»); societaire (ср. с рус. «общественник»); англицизмы – session, jury; decade (~philosophique ср.: «декада советской музыки», «декадник помощи беспризорным»); названия месяцев, – некоторые из них вышли за пределы языка Великой Французской революции, как, например, thermidore и brumaire из-за ассоциации с определенными политическими событиями – падением Робеспьера и приходом к власти Наполеона (вспомним, что троцкисты называют сталинцев «термидорианцами»); наконец множество слов, указывающих на категорию лиц – последователей того или иного политического деятеля, где проявилась исключительная склонность к синонимике: babeufien, babouvier, babouviste;

Brissotin, brissotier, brissotiste (в русском же, в аналогичных случаях, за каждой лексемой закрепляется определенный суффикс: ленинец, троцкист).

Касаясь словообразований от имен собственных, упомянем, что Феликс Дзержинский называл русских чекистов «якобинцами», проводя этим параллель между последней русской революцией и первой французской. И действительно, между якобинцами и чекистами нашлось много общего, включая и язык. И у одних, и у других оказался общим лексикон: «террор», «трибунал», «комитет», «комиссар» и т. п., хотя все эти слова не являлись порождением революций, а были заимствованы у древнего мира.

В процессе Великой Французской революции происходила борьба между отдельными синонимами, и одни исчезали, а другие утверждались в языке, обладавшем чувством меры, и изгонявшем худшие формы, задерживая лучшие: так из двух равнозначных слов contre-revolutionnel и contre-revolutionnaire победило последнее, как более отвечающее структурной гармонии языка (ср. как в русском языке более ранняя форма «Высовнархоз» была вытеснена равнозначным «ВСНХ»).

Язык предал забвению слова или слишком тяжеловесные по своей конструкции, вроде «canaillarchie», «sanguinocratie», или отображавшие частности революции, незначительные в общем ходе истории: «freroniste», «maurytiste», как правило, слова, обозначавшие последователей мало популярных общественно-политических деятелей.

Популярность неологизмов, созданных во французском языке после 1789 г., обязана, главным образом, тому, что каждый из них рождался жизнью, оформлялся кем-либо из политических вождей и через Конвент бросался в толпу, моментально подхватывавшую его. Так, известный политик Грегуар, которому приписывается создание слова «vandalisme», заявлял: «Я создал слово, чтоб уничтожить явление».

Одной из характерных особенностей языка Великой Французской революции, роднящей его с русским революционным языком, явилось не только создание новых слов, но и уничтожение, вернее бойкотирование, старых [7], доходившее иногда до фальсификации классической литературы. Так «…якобинская цензура заменяет в мольеровском «Мизантропе» стих

Et mon valet de chambre est mis dans la gazette

стихом

Et l’homme le plus sot est mis dans la gazette

Valet понимается как слово, связанное с рабством и общественным неравенством. Даже в карточной терминологии валеты переименовываются в les braves (молодцов) или в les egalites (равенства). Исчезает из обращения слово la populace (чернь). Низкими и подлыми считаются слова manant и paysan, имевшие при старом режиме значение нашего «мужик». Вместо них вводится античный неологизм agricole или agriculter. (К. Державин, Борьба классов и партий… стр. 39) (см. о подобных словах и их судьбе в русском языке послереволюционного периода на стр. 50). Возвращаясь к проблеме русского языка революционной эпохи, следует повторно отметить, что специфика этого языка подготовлялась многими факторами. Кроме чисто революционных лексики и фразеологии, роднящих русский язык этого периода с языком Великой Французской революции, здесь наблюдается и совершенно новый момент, характерный для ХХ-го века – это склонность к аббревиации, сокращению слов и даже целых предложений.

Темпы нашей жизни породили в широком масштабе такую словесную форму, как аббревиатура – сокращенное слово, явление в основе своей вполне положительное, характерное, кстати, и для западных языков. Сокращение названий фирм, промышленных объединений или общественных организаций чрезвычайно характерно для двадцатого века с его убыстренными темпами любой деятельности. На Западе давно уже распространились сокращенные слова (AEG в нем., FAI во франц., CIO в англ,) и, по свидетельству А. Горнфельда («Муки слова», стр. 153), «…задолго до революции… были у нас и «Рускабель» и «Сотим» и «Вочето» и «Катопром», только не столь властные и не столь известные».

Идя в ногу с веком, русский язык охотно вбирал в себя такие сокращенные наименования, как «Лензолото», «Продамета», «Продуголь», «Ропит», «Юротат» и т. д., но это явление достигло во многих случаях абсурда в революционной России и заслужило порицание самих вождей революции, в том числе и Ленина, считавшего, например, такое сокращение как «Высовнархоз» (Высший совет народного хозяйства) антиэстетическим, непопулярным и недолговечным.

Корни советского языка уходят в партийный жаргон («эсер» – социалист-революционер, «эсдек» – социал-демократ, «кадет» – конституционный демократ, «октябрист» и т. д.) и в просторечие низших слоев населения, участвовавших в революции («даешь», «контра», «офицерье» и т. д.).

По этому поводу С. Карцевский, в своей уже упоминавшейся книге «Язык, война и революция» (стр. 3) предупреждает:

«Языковые изменения последних лет не могут рассматриваться вне связи с предыдущей волной новшеств, восходящей к эпохе около 1905 г., ибо и события наших дней есть только одно из звеньев в цепи социально-политических потрясений, начало которой надо полагать около 1905».

Интересно отметить, что первые попытки аббревиации в русском языке явились многовариантными, а основы сокращаемых и слагаемых слов очень продуктивными. Так, например, партийные обозначения в эпоху революции 1905 г. встречаются в следующих формах: с.-р., эс-эр, эсэр, они же дают производные: эсеровский, эсэровство, эсэровствовать и т. д. Аналогичное наблюдается и с аббревиатурами и их производными от «социал-демократ» и «конституционный демократ». Особенностью основных из этих аббревиатур является то, что они используют буквенный или алфавитный принцип сокращения, в то время как (см. ниже) в дальнейшем возникает борьба этого типа сокращений со слоговым.