Ольга Семенова - Повседневная жизнь современного Парижа

Шарль Азнавур мог бы стать американцем, — его родители, армянские эмигранты Миша и Кнар Азнавурян, лишь ждали в Париже американской визы, но судьбе было угодно, чтобы 22 мая 1924 года, не дождавшись заокеанских документов, Кнар разродилась на улице Месье-ле-Пренс маленьким, но очень голосистым мальчиком. Тогда Миша (внук повара Николая II) решил задержаться во Франции и открыл ресторан, где по вечерам пел своим красивым баритоном. Шарль рос вместе со старшей сестрой Аидой в артистической атмосфере — на огонек к отцу забегали певцы, актеры и художники — и уже в девять лет начал петь на сцене. В 1946 году его заметила Эдит Пиаф и пригласила выступать вместе с ней в турне по Франции и Америке. Полтора года Азнавур (такой псевдоним он выбрал, укоротив армянскую фамилию) пел с Пьером Рошем в Квебеке, а затем 40 недель в монреальском кабаре «У золотого фазана». Вернувшись в Париж, выступал в столичных кабаре и мюзик-холлах.

Публика начала узнавать Азнавура, а критика целенаправленно уничтожать. Если его слушали, то не благодаря мнению знатоков-профессионалов, а вопреки ему. В те годы певец писал: «Каковы мои недостатки? Мой голос, мой рост, мои жесты, недостаток культуры и образования, открытость, отсутствие личностности. Мой голос невозможно изменить. Преподаватели, к которым я обращался, категоричны — они советуют мне бросить пение. Но я буду петь, петь до разрыва связок Я могу брать три октавы, могу петь как классический певец, несмотря на „туман“, окутывающий мой тембр». И маленький человек с грустными глазами продолжал выступать и заниматься вокалом — каждый день, включая воскресенье. Его девиз: «Ничто не может победить 17 часов каждодневной работы!» И он был прав: в самом знаменитом мюзик-холле Парижа «Олимпия» на бульваре Капуцинок в 9-м округе Азнавур с успехом пел три месяца.

Но еще долго многих слушателей его голос приводил в замешательство: 12 декабря 1960 года в мюзик-холле «Аламбра» на улице Мальты в 11-м округе Азнавур исполняет первую песню, вторую, третью — публика безмолвствует. Он продолжает выступление. Четвертая песня, пятая, шестая: холодное молчание темного зала! Зайдя за кулисы, Азнавур почти уверен, что больше никогда не будет петь. Хватит, его не понимают, его критикуют, над ним подшучивают. Последняя песня и все. Азнавур выходит под безжалостный свет прожекторов и поет недавно сочиненную песню «Я представлял себя…», рассказывающую об артисте-неудачнике, приехавшем в 18 лет из провинции покорять Париж. Снова молчание, и вдруг… скрипят и хлопают кресла, зрители встают и зал сотрясается от шквала аплодисментов. Певцу 36 лет, наконец его оценили по заслугам!

За свою карьеру Азнавур сочинил более тысячи песен, десятки стали хитами, а такие шедевры, как «Богема», «Мама», «Вечная любовь» и «Аве Мария», вошли в мировую музыкальную сокровищницу. По опросам Си-эн-эн он признан Артистом варьете XX века и сейчас, в возрасте 85 лет, выступает во Франции, Канаде, США и Японии. Французов огорчило решение певца переехать в 1974 году в Швейцарию, в горный курорт Кранс-Монтана, но более отдавать миллионы в качестве налогов он не хотел — предпочитал тратить часть гонораров на Армению, создав фонд «Азнавур для Армении», особенно помог своей исторической родине во время страшного землетрясения в 1988 году. За заслуги перед Арменией Азнавур получил армянское гражданство и должность посла Армении в Швейцарии, а его именем названа в Ереване площадь.

Но певец по-прежнему ощущает себя парижанином и часто приезжает «домой» на выступления и записи. Французские критики поют «гению парижского варьете» запоздалые дифирамбы, а французский Первый канал (TF1) выпустил в день его 85-летия большую передачу. У Азнавура не счесть наград и орденов, но главная его награда — признание зрителей, признание Парижа. Песни Азнавура Парижу к лицу, они стали его неотъемлемой частью, и долгие-долгие годы начинающие парижские художники, артисты и просто студенты будут вспоминать, поднимаясь к себе на мансарды по крутым скрипучим лесенкам, слова пронзительно печальной азнавуровской «Богемы»: «Я вам расскажу о временах, которые не знают двадцатилетние. Монмартр тогда развешивал сирень под окнами нашего скромного жилища, и я голодал, и ты позировала обнаженной. Богема, богема — это означало, что мы были счастливы, даже если ели через день. Мы, ожидавшие славы, собирались в соседних кафе. Пусть голодные, мы верили, и когда хозяин бистро брал у нас картину в обмен на горячий обед, мы читали стихи, собравшись возле печки и забыв о зиме. Богема, богема — это означало, что ты красива и что мы все талантливы. Я проводил ночи, ретушируя рисунок, линию груди или бедра, а к утру, уставший, садился перед кофе с молоком. Но мы любили друг друга и любили жизнь. Богема, богема — это означало, что нам было двадцать лет и что мы жили в духе времени. Теперь, пройдя возле моего старого ателье, я не узнаю ни стен, ни улиц, видавших мою молодость. От ателье ничего не осталось, Монмартр кажется грустным, и сирень засохла. Богема, богема — это означает, что мы были молоды и безумны. Богема, богема — это не означает больше ничего».

Люди с его диагнозом живут в мучениях, а умирают рано. Неизлечимая пока хвороба с мудреным названием муковисцидоз уничтожает легкие за несколько лет. Дышать становится все труднее, ни лекарства, ни кислородная подушка не помогают. Страшный диагноз ставится в раннем детстве. И родители больного ребенка понимают, что рядом с ними живет весело лопочущий, радующийся новым игрушкам, улыбающийся смертник — мало кто из болеющих муковисцидозом доживает до двадцати лет. У Грегори болезнь проявилась в два с половиной года, но родители вели себя с сыном так, будто перед ним была долгая-долгая жизнь, а чего им это стоило, можно только догадываться. Отец отдал мальчика в спорт, тот стал играть в футбол, баскетбол и даже мечтал о спортивной карьере. Старший Лемаршаль пел и очень хотел приобщить сына к музыке. Каждый день, отвозя его в школу на машине, ставил диски Шарля Азнавура и Жака Бреля. Тот слушал сильные голоса, привыкал к ним, заучивал песни, замечательно напевал дома. В двенадцать лет Грегори стал чемпионом Франции по акробатическому року, но выносить большие физические нагрузки с каждым месяцем ему становилось все труднее. Когда Грегори в 1998 году исполнилось 15 лет, отец предложил компромисс: «Почему бы тебе не подумать о карьере спортивного журналиста?» Грегори согласился начать подготовку, благо до вступительных экзаменов оставалось еще два года. Приближалось лето, все болельщики Франции, затаив дыхание, ждали чемпионата мира по футболу.

— Кто, по мнению будущего знаменитого спортивного журналиста, получит первое место? — спросил отец Грегори накануне чемпионата.