Алексей Марков - Что значит быть студентом: Работы 1995-2002 годов

Но если с землячествами, как формой реализации «органического права» студента, пришлось смириться, иначе складывалась судьба касс взаимопомощи и кооперативов. Археология первых приводит нас к социал-демократической кассе Санкт-Петербургского университета 1890-х годов [116] Kassow S. D. Op. cit. P. 85–86, и др. . Да и последние часто были в руках студентов-политиков. Связано это было с нелегальным характером студенческой общественности до 1905 года, что делало всякую деятельность такого рода рискованной. И хотя после 17 октября 1905 года юридические условия изменились, прежние установки эволюционировали медленно. Даже в рассматриваемый период 1914–1920 годов «экономической работой» нередко занимались члены различных политических партий, часто одновременно входившие в более или менее нелегальные структуры, вроде Объединенного комитета представителей социалистических фракций университета [117] Лейберов И. Указ. соч. С. 3–32. . Но с течением времени ситуация менялась в контексте той рутинизации и бюрократизации, о которой мы уже говорили. Однако опыт студентов-«бюрократов» зачастую включал и «политику». Просто они не уходили из нее после II курса, да и репрессии за участие в политической деятельности смягчились и не приводили к вытеснению даже всех активистов. Соответственно и многие «экономические» дискуссии казались на самом деле идеологическими. Так было, в частности, с полемикой об источниках финансирования студенческих организаций [118] Там же. См. примеч. 39 и 47. . При всей своей политизированности лидеры редко позволяли себе не считаться со спецификой студенческого дискурса — если можно прибегать к глаголу, имеющему коннотацию сознательного действия, — по сути, они и сами мыслили в студенческих категориях: поэтому апелляция либо к традиции «демократического студенчества», либо к признанным ценностям корпоративной независимости оставалась лейтмотивом всех публичных споров. Даже те, кто отрицал существование единой корпорации, не могли отрешиться от этого призрака в своей речи. Поэтому «экономические организации» дискурсивно и практически дополняли «жизненный мир» петроградского студента, будучи важным инструментом поддержания институциональной солидарности. Если кооперативы охватывали меньшую часть учащихся высшей школы, то к услугам касс взаимопомощи рано или поздно прибегал всякий «недостаточный студент». Корпорация поддерживала своего члена, когда это было необходимо, требуя взамен минимум лояльности. Сами практики участия в деятельности кассы были как бы практиками солидарности: член кассы ежемесячно вносил взнос, который работал на него самого и на его товарищей. Отчеты правления, заслушиваемые ежегодно, проходили бурно и не кажутся современному читателю корреспонденций и стенограмм простой формальностью [119] См., например: Студенческие годы. 1915. № 19. 13 ноября. С. 4; 1915. № 21. 27 ноября. С. 4 (о кассе взаимопомощи и кооперативе на Высших Женских Курсах). Мы подразумеваем здесь возможную ассоциацию с деятельностью различных «добровольных» обществ в советскую эпоху, где доминировали формализм, конформизм и связанное с этим последним притворство. В этом смысле кассы взаимопомощи выглядят эталоном «добровольности». . Наряду с этим, подобно всем остальным студенческим организациям, право студента на самостоятельный выбор — участвовать или нет в их деятельности (т. е. присоединяться к ним или нет) — признавалось и уважалось. Корпорация стремилась тем самым к довольно гибким формам взаимодействия с индивидами, которые, в свою очередь, конструировали для себя некое сообщество равных.

Более противоречивая картина складывалась в деятельности политическо-идеологических организаций студентов. Накануне Первой мировой войны кадеты и меньшевики пользовались легальным статусом, как и проправительственные академисты. Большевикам и эсерам всегда грозила возможность ареста. Однако нелегальный статус отнюдь не снижал зону влияния этих фракций [120] Сегодня нужно с изрядной долей осторожности оценивать степень влияния большевиков в университете и вузах города — преувеличения советской историографии сомнений не вызывают (см.: Kassow S. D. Op. cit. P. 89, 128). При всем том постоянное присутствие этой фракции в политической жизни дореволюционной высшей школы едва ли стоит оспаривать. . Не имеет смысла обсуждать особенности студенческих субструктур существовавших в России политических ассоциаций — нас интересует всего лишь политический аспект студенческого мира. Политические партии не отменили политического же звучания собственно студенческого протеста (вспомним о стычках с «академистами», выступлениях солидарности с Государственной думой осенью-зимой 1916–1917 гг. и т. п.), но их проникновение в корпоративную среду стимулировало некоторые кризисные тенденции. Представители политических партий — сами студенты — скептически или с опасением смотрели на «чисто» студенческие выступления, проповедовали сомнения в самом существовании единой корпорации, что было вдвойне симптоматично, если учесть их доминирующие позиции в ряде организаций вузовцев [121] Kassow S. D. Op. cit. P. 81–86 (о политике Объединенного Совета землячеств Московского Университета и Кассы Взаимопомощи студентов Петербургского Университета) и др. . Однако присутствие тех же фракций превращало студенчество города в нормальную социальную группу, внося свою лепту в индивидуальное конструирование студенческого самосознания. Новичок, учившийся быть студентом, не мог вообразить этого бытия без такого атрибута «политики», как студенческие организации российских партий. В свою очередь, студенты-политики не могли вполне абстрагироваться от своего социального статуса и условий политической деятельности. Призывы к проведению совместных с рабочими выступлений, равно как и к поддержке Государственной думы, находили отклик среди студентов, но при условии успешного оперирования мифами о «демократическом студенчестве», «барометре» российского общества и т. п. [122] Рождественский В. А. Первые опыты // Ленинградский университет в воспоминаниях современников: В 3 т. / Под ред. В. А. Ежова, В. В. Мавродина. Т. 2. Петербургский-Петроградский университет. 1895–1917. Л., 1982. С. 146–160; Аршавский К. Г. Путь к Октябрю // Там же. С. 161–163; Петриковский С. И. Наш университет // Там же. С. 128–137. Отторжение «академистов» отчасти объяснялось и тем, что они не учитывали специфики студенческой политики, ее традиционности; а традиционный студенческий радикализм соотносился с левым флангом политического спектра. Кроме того, будучи слишком тесно связанными с правящим режимом, «академисты» пренебрегали и другими базовыми принципами корпорации — независимостью и оппозиционностью. Показательно, что после октября 1917 года с той же проблемой столкнулись большевики (вплоть до появления рабочих факультетов): «старики» сравнивали их представителей с «академистами» [123] Жаба С. Указ. соч. С. 20, 32, 55. . Пользуясь этим — осознанным или нет — игнорированием норм, лидеры нормальных политических фракций смогли создать «фронт» солидарности против «академической» группировки [124] В газете «Студенческие годы» (1915. № 19. 13 ноября) опубликовано обращение 63 университетских землячеств против «академистов», где акцентировалось внимание на доносах «ничтожной горстки темных лиц» (С. 3–4). . Поэтому мы можем говорить о границах права на политическую организацию — границах, установленных историческими мифами корпорации и ее базовыми принципами, как их себе представляли отдельно взятые индивиды.