Алексей Марков - Что значит быть студентом: Работы 1995-2002 годов

Существенные изменения претерпел в первой половине 1920-х годов язык петроградского (ленинградского) студента. Прежде всего он сильно «опростился» за счет заимствований из «низких» социолектов и диалектов. Не менее существенным оказалось и влияние «официального» советского языка, сказавшееся на исчезновении или качественном изменении смысла некоторых самоназваний и обращений: выше уже говорилось о судьбе «господина студента» и «коллеги», которых заменил «товарищ студент». Аналогично изменились и обращения к профессуре — с той лишь разницей, что стремились упразднить само понятие «профессор», узаконив «товарищ преподаватель». Но это последнее особого успеха не имело: напротив, «профессор» реконструировал в какой-то мере едва не ушедшее в небытие студенческое пространство. Вместе с реалиями постепенно исчезали «сходка» и «землячество». Их сменяли «партячейка», «комса», «профсекция». Самоназвание «студент-пролетарий» окружило себя новым советским миром, которому противопоставлялся распадавшийся мир «старого» студенчества.

Исключительно распространились сокращения разного типа, как и в других областях советской жизни [253] Lehikoinen R. Словарь революции — революция в словаре? Аббревиатуры и иноязычная лексика в русском языке первого послереволюционного десятилетия // Neuvostoliittoinstituutin Vuosikirja. № 32. Helsinki, 1990. P. 24–113 (в особенности. P. 61, 67–78); Селищев A. M. Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским языком последних лет (1917–1926). Изд. 2-е. М., 1928. С. 44–47, 158–169. . ФОН, ямфак, ЯЛО появились в Петроградском университете для обозначения новых факультетов и отделений (факультеты «общественных наук» и «языка и материальной культуры»; отделение «языка и литературы» факультета общественных наук соответственно). Появился КУБУЧ — комиссия улучшения быта учащихся (аналогичная организация существовала и для «ученых»).

Существенным фактом студенческого языка была частая смена наименований их alma mater — обычное дело в первой половине 1920-х годов, да и впоследствии, что не могло не отразиться на студенческой идентичности, до революции четко институционально опосредованной. «Старая» студенческая корпорация включала в себя множество мини-корпораций. Можно указать не одну линию разграничения: между университетами и высшими учебными заведениями других ведомств (вне системы Министерства народного просвещения); между вузами государственными и частными; между гуманитарным и техническим уклоном в образовании и т. д. К началу Первой мировой войны престиж высшего технического образования значительно повысился, в том числе и за счет университетов [254] Ср.: Иванов А. Е. Высшая школа России в конце XIX — начале XX в. М., 1991. С. 58–87. . Это произошло и благодаря доступности технических институтов для абитуриентов с негимназической подготовкой, и в связи с подъемом российской экономики. Наконец, их (этих вузов) «атмосфера» выгодно отличалась б о льшим демократизмом. Еще более радикальным решением — на общем фоне — был частный университет или институт наподобие Московского народного университета имени А. Л. Шанявского или Психоневрологического института (преобразованного впоследствии в университет) в Петрограде. Там не ставилось никаких этноконфессиональных и институциональных [255] Имеется в виду базовое среднее образование: пропуском в государственный университет была только гимназия; выпускники реального или коммерческого училища должны были сдать экзамены за гимназический курс. ограничений для поступления и учебы, в то время как уровень преподавателей можно назвать относительно высоким [256] Достаточно сказать, что Психоневрологический институт возглавлял В. М. Бехтерев. . Технический уклон в образовании предполагал иную «экономику» студенческого мышления — значительно большую его «практичность», ориентированность на престижную работу в будущем, стремление поддерживать связи с миром бизнеса. Соответственно могли ожидать и большего консерватизма «технического» студенчества — но так было далеко не всегда [257] Например, Политехнический институт был среди главных центров студенческого движения города и страны. . В первые послереволюционные годы попытка объединить все институты высшего образования под юрисдикцией Наркомпроса натолкнулась на упорное сопротивление ведомств [258] Fitzpatrick Sh. The Commisariat of Enlightenment. Soviet Organization of Education and the Arts under Lunacharsky, 1917–1921. Cambridge, 1970. P. 59–68, 210–227. . Однако в любом случае Гражданская война сильно подорвала позиции высшей технической школы, за исключением институтов, в которых обучали полувоенным специальностям (техническим и медицинским). Нэп изменил положение вещей: восстановилось ведомственное образование, спрос различных секторов экономики на инженеров и экономистов рос с успехами реконструкции [259] Fitzpatrick Sh. Education and Social Mobility in the Soviet Union, 1921–1934. Cambridge, 1979; Bailes K. E. Technology and Society under Lenin and Stalin: Origin of the Soviet Technical Intelligentsia, 1917–1941. Princeton; New Jersey, 1978. . К середине 1920-х годов престиж экономических и технических специальностей не имел себе равных. Этот сектор образования в меньшей степени затронули эмиграция и «чистки» преподавательского состава. Поэтому за пять лет микрокорпорация технического студенчества города должна была «восстановиться». Однако и там смена названий, размывание культа alma mater давали о себе знать. Профессура и «старое» студенчество пытались найти решение, делая акцент на «обиходном» (часто сокращенном) имени институции, что особенно проявилось в университете в дни его традиционных «годовщин» и столетнего юбилея 1919 года. Но если институты «с биографией» имели уже сложившееся «языковое поле», многочисленные советские учебные заведения — такие, как Институт живого слова или Высший институт фотографии, мало что могли предложить своим студентам. Они исчезли также быстро, как и появились, за некоторыми исключениями (например, Институт дошкольного воспитания).

Особым пластом является специфический студенческий жаргон, эволюцию которого проследить непросто в силу качественного отличия письменного языка от устного в различных его проявлениях. Возможность выделить хотя бы некоторые его особенности имеется благодаря широкому кругу сохранившихся источников — от журналистики до мемуаров и художественной литературы. Так, очевидно мощное влияние армейского языка периода Гражданской войны, включая широкий пласт ненормативной лексики [260] См. журнал «Красный студент», прежде всего разделы литературного творчества и бытовых очерков: Красный студент. 1924. № 1. С. 1–8, 45–48; № 2, С. 25–26; № 3. С. 5, 15. Ср.: На штурм науки. С. 208–211. . Немало следов оставил и язык ранней советской пропаганды, почерпнутый из прессы, речей ораторов и агитаторов. Наконец, говоря об «активистах», нужно иметь в виду воздействие жаргонов различных организаций — прежде всего партийных и комсомольских. Пребывание в высшей школе и общение с «традиционным» студенчеством постепенно сказывалось на лексико-грамматических особенностях речи «новичков», хотя эти изменения были весьма противоречивыми. С одной стороны, нормативная литературная речь и научные арго (плюс марксистский жаргон) можно определить как контрастные воздействия, хорошо заметные на общем фоне, с другой — дореволюционный студенческий жаргон («белоподкладочницкий») был приспособлен для новых целей [261] Образцы студенческой «речи» сохранены в архивах как письма, стенограммы собраний партийных, комсомольских, профсоюзных ячеек и секций. Ср.: ЦГА СПб. Ф. 3176. Оп. 3. Д. 12. .