Жан-Поль Креспель - Повседневная жизнь Монмартра во времена Пикассо (1900—1910)

Входя в раж, публика хором подхватывала:

Провожали посетителей таким же образом:

Нахальство граничило с провокацией. Брюан, мечтавший поскорее сколотить состояние, бросить дело и пожить спокойно, подавал выдохшееся шампанское и прокисшее пиво, причем бокалы при этом становились все меньше. И попробуй возрази!

«Это сборище идиотов, не понимающих слов, они не в состоянии их понять, потому что не знают, что такое подыхать с голоду, ведь они родились на свет с серебряной ложкой во рту. Оскорбляя их, обращаясь с ними хуже, чем с собаками, я мщу за себя. Они хо-хочуг до слез, думая, что это шутка, но чаще всего — это голоса прошлого, вырывающиеся из моих уст, голоса испытанной нищеты и увиденной жестокости, и потому я говорю так, как говорю» [35] Bruant: Dans la Rue. Eugène Key, Paris, 1924. .

Всем известно, что завсегдатаем «Мирлитона» был Тулуз-Лотрек, восхищаясь Брюаном, он хихикал от удовольствия, слыша, как тот шпыняет буржуа, которых он, считая себя аристократом до мозга костей, бесконечно презирал. Тулуз-Лотрек изобразил Брюана в бархатном костюме, широкополой фетровой шляпе с красным шарфом вокруг шеи и дубиной в руке — такова одна из самых знаменитых афиш, некогда украшавших стены города.

За провокациями и насмешками «народного Певца» скрывался подлинный артистизм, за грубостью жителя предместья — тонкая, болезненно реагирующая душа и израненное сердце. Резкие и грубоватые песенки Брюана исполнены неподдельного чувства, благодаря чему и сохраняют свою ценность. Его «В тюрьме Сен-Лазар», «Нини — Собачья шкура», «На Менильмонтане», «Белая роза» неизменно производят сильное впечатление.

Аристид Брюан был человеком очень сложным, то вполне искренним, то отчаянно лживым. Он обладал поэтическим даром, а крестьянская смекалка помогала этому дару реализоваться. На самом деле Брюан мечтал лишь о том, как обрести зеленый рай своего родного Луаре. Но для этого нужны деньги, вот он и старался.

В годы расцвета «Мирлитона» он возвращался домой, в глиняную мазанку на углу улиц Ивовой и Сен-Венсан, в два часа ночи. С неизменной сентиментальностью он вспоминал свой сад: «Летом, возвращаясь утром, я отодвигаю засов большим пальцем ноги, и сразу мне в лицо — листва огромных деревьев, чириканье воробьев, свежий воздух и еще тысяча удовольствий, за которыми богачи едут за город, не находя и сотой доли того, что нахожу я» [36] Courrier français, 20 janvier 1995. .

Наконец в 1900 году он сумел осуществить свою мечту и, передоверив «Мирлитон» управляющему, удалился в Куртене, на купленную им виллу. Чтобы скрасить одиночество, он забрал с собой толстуху-певицу из Комической оперы, Матильду Тарквини д’Ор, которая прежде была замужем за богачом. Бунтарь-анархист превратился в законопослушного буржуа, впрочем, в глубине крестьянской души он всегда хранил уважение к законам.

В Париж он приезжал все реже. В 1922 году Поль Пуаре решил пригласить Брюана для рекламы своего «Оазиса» — театра на свежем воздухе, открытого на дворе его виллы. Собравшиеся слушали Брюана с любопытством, каким обычно одаривают представителей давно ушедших поколений. В своих заметках «Одевая эпоху» известный модельер рассказывает: «Он вспоминал разные случаи, которые еще не выветрились из памяти. И его голос не утратил своей былой силы.

Это выступление заставило призадуматься тех, кто отнесся пренебрежительно к появлению Брюана в Париже. Они с опозданием обнаружили, что его творчество не лишено таланта и заслуживает большего внимания» [37] Grasset. Paris, 1930. .

Последний раз Брюан вышел на сцену в 1924 году в зале «Эропеэн», на закате дней исполнение «В тюрьме Сен-Лазар» принесло ему большой успех.

Через несколько месяцев он умер от сердечного приступа в возрасте семидесяти четырех лет, оставив после себя легенду, след которой не стерся до наших дней. Доказательство тому — статьи о нем в словарях, в то время как о Родольфе Сали там не найдешь ни строчки.

Рассказывая о буднях «Черного кота» и «Мирлитона», хотелось бы дать почувствовать аромат «жалостной» народной поэзии, окутывавший Холм в эпоху Пикассо. В первое десятилетие века на Монмартре открылись многочисленные литературные кабаре, подражающие стилю, найденному Сали и Брюаном. В основном они располагались на юге Монмартра, Холм же оставался во владении вновь приехавших художников. Пикассо практически не посещал эти заведения, как не заглядывал и в те, что им предшествовали, если не считать, что в первый свой приезд он побывал и в «Черном коте», и в «Мирлитоне», и в «Мертвой крысе». Он предпочитал заведения у площади Тертр, вроде «Проворного кролика», где находил горячечную атмосферу, напоминавшую злачное барселонское Паралелло. Работая ночи напролет, он не имел времени на кабаре. Ему гораздо больше нравилось скоротать вечерок с друзьями в каком-нибудь бистро поблизости от «Бато-Лавуар».

Холм изобиловал ресторанчиками, потому что вокруг жили писатели и художники, не привыкшие готовить дома, тем более в таких неблагоустроенных мастерских, где они обитали. Как бывало приятно после трудового дня у мольберта или над листом бумаги встретиться с друзьями в голубоватом «амбре», аппетитно струящемся с кухни!

Цены были вполне умеренные, хотя приготовление пищи еще не поставлено на поток: «бифштекс, жареная картошка, шарлотка и — очень быстро!» Меньше чем за франк можно позволить себе выбрать и насладиться фрикассе из кролика, рагу из белого мяса, тушеным мясом с луком, куском сочной говядины, барашком с фасолью, чечевицей со свининой, котлетами под соусом… Этими рецептами народной кухни теперь могли бы похвастаться многозвездочные рестораны. А цены для нас — несбыточная мечта:

Рыба мерлан 0,30 фр.

Жаркое из баранины с фасолью 0,50 фр.

Сыр 0,10 фр.

Кофе 0, 10 фр.

Во времена Пикассо рестораны на Монмартре делились приблизительно на две категории. Самые скромные: «Матушка Катерина», привлекавшая своих клиентов зеленым садиком, «Матушка Яичница», «Ресторан литературы и искусств», «Ребята с Холма». В любом можно было пообедать дешевле, чем за франк, а кроме того, там подавали и по полпорции (такая система существует в наши дни только в Италии), да еще отпускали готовые блюда на вынос, чем пользовались работавшие женщины. Клиентура отличалась постоянством, для посетителей на пансионе оставляли не только места, но и кольца с салфеткой. Жак Вийон (настоящее имя Гастон Дюшан) питался таким манером в «Матушке Яичнице». Хозяйке ежемесячно платил его отец, опасаясь, что сынок спустит «жалованье» за один день, а так он был уверен, что при любых неожиданностях богемной жизни сынок не будет скитаться по городу голодным.