Фелипе Фернандес-Арместо - Цивилизации

Для Эфиопии принять в IV веке христианство означало стать частью растущей общей культуры Ближнего Востока, разделить религию многих греческих и индийских торговцев Индийского океана и вершины треугольника новых христианских государств Византии, Армении и Эфиопии. Перспективы царства с новыми возможностями торговли и паломничества расширялись. Однако ничто не могло преодолеть географической изолированности Эфиопии: даже в период самых интенсивных контактов с римским миром здесь возникали своеобразные, особые черты культуры. Ее священников назначали в Александрии, столице — в самые критические времена — ереси монофизитов, которые недооценивали человечность Христа и считали его исключительно божественным; когда во второй половине V века в Римской империи монофизитов начали преследовать, Эфиопия приняла самых известных из них, и с тех пор существование эфиопской церкви как особой ветви христианства стало неизбежным [695] P. Marrassini, ‘Some Considerations on the Problem of the "Syriac Influences" on Aksumite Ethiopia’, Journal of Ethiopian Studies, xxiii (1990), pp. 35–46. .

Сумей Эфиопия покончить со своей изолированностью, она, подобно Риму и Персии, могла бы претендовать на статус империи со всемирными притязаниями. Такая возможность широко признавалась. В VIII веке воспоминания об Эфиопии все еще сохранялись и таили в себе очарование и престиж: на стене дворца калифа в Иордане царь Аксума изображен рядом с византийским и персидским императорами и вестготскими монархами [696] T. Mekouria, ‘The Horn of Africa’ в книге I. Hrbek, ed., Unesco General History of Africa, vol. iii (1992), p. 558. . Завоевательный поход царя Калеба в Южную Аравию в начале VI столетия мог выражать именно претензию на такой статус; но честолюбие царя ничем не было подкреплено. К этому времени традиция делать на камне записи о царских победах прекратилась; на Эфиопию опустился «темный век»; события этого времени, при современном состоянии знаний, не восстанавливаются. Эфиопия, которая играла периферийную роль в истории классического мира, оказалась полностью вовлечена в его падение. Ее цивилизация не была бесследно стерта с лица земли, как персидская; ее государство не разрушилось, как Римское; однако Эфиопия стала жертвой таких же факторов: нападения «варваров», требовавших своей непомерной доли плодов цивилизации, прекращения роста городов, территориальных уступок, вызванных подъемом ислама и арабскими завоеваниями.

Все эти феномены в VII столетии усилили изоляцию высокогорья. К IX веку Эфиопия превратилась в осажденную империю, почти полностью окруженную врагами. Монументальное строительство как будто полностью прекратилось. Осуществлять политический контроль из центра стало трудно или невозможно. Давление кочевников, проникавших с севера, заставило многие семьи переселиться южнее. Мы читаем о таинственных дьявольских правительницах, которых позднейшие летописцы вспоминают как чудовищных и гадких; в X веке они захватили власть и осквернили святыни; они представляются олицетворением противоестественного и скандального хаоса демонического происхождения [697] G. W. B. Huntingford, ‘"The Wealth of Kings" and the End of the Zagwe Dynasty’, Bulletin of the School of Oriental and African Studies, xxviii (1965), p. 6. . «Бог разгневался на нас, — приказал записать беглый царь. — Мы стали бродягами… Небеса больше не посылают дождь, и земля больше не дает нам плодов» [698] Mekouria, ‘The Horn’, op. cit., p. 566. .

Природные факторы, сыгравшие свою роль в закате и новом возрождении Эфиопии, нелегко установить: литературные свидетельства сводятся к реваншу язычества и последующему восстановлению христианства. Переезд двора из Аксума кажется по крайней мере понятным в контексте увеличившихся в «темные» века трудностей фермеров: холмы обезлесели, лес срубили на дрова и древесный уголь; почва истощилась из-за слишком интенсивного использования; эрозию усилили сильные дожди, которые в VIII веке, кажется, даже затопляли здания [699] S. Munro-Hay, The Rise and Fall of Aksum: Chronological Considerations’, Journal of Ethiopian Studies, xxxiii (1990), pp. 47–53. . Многие склоны вообще лишились почвы вплоть до каменной основы. Ниже старых вулканических холмов некогда плодородная почва превратилась в пыль [700] K. W. Butzer, Archaeology as Human Ecology: Method and Theory for a Contextual Approach (Cambridge, 1982), p. 145. . Аксум так и не вернул себе своего древнего величия: центр тяготения государства переместился на запад или на юг; но Аксум оставался священным городом и, как магнит, притягивал царей, стремившихся к легитимизации: здесь обычно проводились коронации, а в хорошие времена под царским покровительством восстанавливались храмы.

Однако в XII веке единство было восстановлено, экспансия возобновилась и началось умеренное возрождение, который позволяет нам подхватить нить исторического повествования и вплести ее в общую ткань местностей и образов. XII век был временем внутренних крестовых походов, пример которых — неустанные паломничества святого Таклы Хейманьота, который обращал в христианство, свергал идолов и из «дьявольских деревьев» строил храмы [701] Huntingford, op. cit., p. 70. . Кажется, в это время родилась идеология «священной войны»; она появилась в готовом виде после долгого созревания: определение Аксума как «питомца Сиона» и его царей как «детей Соломона» приписывается позднейшей традицией дьякону Яреду, современнику и сподвижнику святого Григория Великого, который создал и гармонизировал песнопения эфиопских монахов [702] Conti-Rossini, ed., op. cit., p. 4. .

В конце XII и в начале XIII веков эфиопские цари, считавшие себя наследниками Соломона и хранителями Ковчега Завета, покупали строительные материалы в Египте и платили за них золотом. Царь Йемрехана Крестос построил названную его именем большую церковь, которая сохранилась до наших дней. В Зиквале, близ современной столицы, монах по имени Джебре-Менфас-Кведдис поселился на горной вершине и оттуда взывал или читал проповеди окрестным мусульманским и языческим племенам. В скалах Лалибелы начали с геометрической точностью возникать монастырские храмы. Царь, чьим именем названа эта местность и кто, как полагают, построил большинство церквей, подобно другим правителям своей династии, в памятниках того времени не упоминается; эти записи погибли в последующих войнах или, по мнению некоторых ученых, были сознательно уничтожены следующей династией. Их деяния нельзя было фиксировать в записях, пока правили те, кто лишил эту династию престола. Поэтому дальнейшие записи о царе Лалибеле почти бесполезны для оценки его подлинной жизни и поведения, зато передают представление о некоторых постоянных ценностях этого общества и высокую оценку архитектуры мира Лалибелы. Например, подчеркивание личной красоты царя, «с головы до пят без изъянов», есть следствие архитектурного совершенства шедевров, приписываемых этому царю. Рассказы об ангелах, которые работали на стройке невидимыми каменщиками, свидетельствуют о превосходном мастерства. Подчеркивание наемного труда при строительстве вдобавок к деятельности ангелов — следствие отрицания рабства и подневольного труда; все это часто встречается в записях эфиопских монахов. Но прежде всего легенда о том, что царь Лилабела узрел небесное видение и потом постарался воплотить его на земле, роднит его с универсальным цивилизующим порывом: преобразовать природу, чтобы она соответствовала картине совершенства, созданной сознанием. Для приверженцев эти церкви означали благородное расширение искусства возможного, вызов практичности мира. Показав, как выглядят церкви на небесах, Бог сказал Лалибеле: «Я делаю тебя царем не ради преходящей славы этого мира, но чтобы ты мог построить такие церкви, какие видел… Ты достоин перенести их в глубины земли моей властью, но не мудростью человеческой, ибо моя мудрость отличается от людской» [703] Pankhurst, op. cit., p. 9. .