Андрей Ястребов - Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности

Относительность всего, сомнение в очевидном, эскалация страхов становятся на ТВ самостоятельными концепциями и мощно теснят традиционные идеи. ТВ срывает покров с обыденности, устремляет ее в непостижимое для обывательской логики переплетение событий. Одна из главных идей ТВ: миром управляют следствия, а не причины.

Книга настаивала, что Бог – болевой порог души и интеллекта, который если кому-то и хотелось преодолеть – не получится: слишком больно. И слишком высок порог. Сегодня апелляции к Богу, звучащие в ходе ТВ-интеллектуалистских дискуссий, нередко прочитываются как знак солипсизма, огульного отрицания цивилизации, которую, какой бы она ни была, следует воспринимать как данность.

На ТВ высокие традиционные правила духа и мышления конфронтируют со стихией реальности. Неизбежен парадокс: человек, пользуясь цивилизацией, воспринимает веру как подвиг или как акт ухода от действительности, забывая, что вера – вопрос духовной культуры и социального старания, а не только одноразового озарения, она подразумевает добродетель в постоянстве.

ТВ со всех сторон обвиняют в безнравственности. Дэвид Огилви справедливо ответил: «Никто не называет печатный станок злом только из-за того, что на нем можно печатать порнографию. На нем можно напечатать и Библию. Реклама становится злом, только когда рекламирует зло». Эта мысль равно актуальна как для книги, так и для ТВ.

Для ТВ Бог – не меценат, не ростовщик и не удобное убежище. Для ТВ Бог – все это вместе взятое. Потому что ТВ претендует на место Бога. Новое качество ТВ как Бога заключается в том, что оно – или объект освященного идеологией культа, или нечто подобное коллективистскому хобби. Нечто ежедневное, регулярное, когда нужно экзальтированное, если есть необходимость, – случайное, но всегда контролирующее зрителя.

В мире, созданном ТВ-Богом, тщательная отделка мысли намеренно граничит со стилизованной небрежностью. Это и влияние модного постмодернизма, и подстраховка на случай, если ТВ заподозрят в серьезности. ТВ осознает, что по сути своей является глобальным развлечением, камуфлирующим пропаганду.

О ТВ-любви к учительствованию

Телезрителю диктуется строгая стратегия поведения, и он никоим образом не может влиять на этот процесс, поскольку общение с ТВ отмечено, за исключением интерактивных передач, одновекторностью.

ТВ редко когда практикует радикализм, столь характерный для книги, ведь зритель всегда может эмигрировать на другой канал. Поэтому доверительное собеседование на ТВ, как правило, терпимо и похоже на прием у собачьего психолога. Чтобы хоть как-то вычленить себя из монолитности ТВ-мышления, апологет той или иной мысли принимается настаивать на какой-то выпяченной идее или специально выдуманном концептуальном казусе, к которым на ТВ принято подходить с выражением презрительной усталости и обязательно иронии разного качества.

Искусственно созданные драматические перипетии, установка на развлечения не исчерпывают главных приемов. ТВ наследует от книги пафос учительствования, но все же более тяготеет к синтезу, в котором наставничество приправлено необходимой долей развлечения.

Не следует думать, что в подобной эстетической ситуации книга сумела сохранить свой нейтралитет и философскую эмансипированность. ТВ повлияло на книгу в большей степени, чем сама реальность, потому что ТВ за свою небольшую историю в обсуждении печатной мудрости сформировало собственный чрезвычайно доходчивый и крайне привлекательный стиль.

Классика на ТВ – вопрос равно бравурный и болезненный. Любовь телевидения к классике, как правило, подразумевает обильное цитирование книжек, извлечение из них ответов на любую проблему современности. Пушкина-Чехова, Вольтера-Солженицына удобно цитировать: открыл любую страницу – и наткнулся на искомое – духовно интересующее, даже самое произвольное – морально-философское высказывание, которое становится ценным лыком в строку. В каждом исходном произведении обнаруживается достаточно материала для самых грандиозных обобщений, и многозначительных штрихов к любой банальной теме тоже набирается немало.

Сколько ТВ-сюжетов об открытии детских садов, собачьих крематориев завершалось вольтерьянским призывом о нужности возделывать свой сад. Если бы родственники К. Станиславского подали в суд, то отчисления за случайную мысль режиссера («Театр начинается с вешалки»), озвучиваемую ТВ ежедневно по любому поводу, сделали бы их миллионерами.

Классики говорили много и хорошо говорили, но ТВ делает их номинальным источником всех знаний. Ошибочность, ирония и провокационность подобного типа цитирования заключается в том, что на ТВ начинают в ногу маршировать мысли Пушкина, Ницше и Фрейда.

Вырванные из текстов классиков цитаты идеально ложатся на тему любого доклада для «Рождественских встреч» или обсуждения проблемы «помоги сексуальным меньшинствам». Сама по себе цитата хороша, она даже кажется неизменно бодрой и свежей. Печально лишь одно – в этой процедуре неустанного разъятия произведений на удобные цитаты любая этическая категория, моральный императив и сама идея Бога пахнет прозекторской.

На ТВ фрейдистские непубликуемые страсти человека смешиваются с толстовским богоискательством, деконструктивистские теории целуются с не менее пошлыми социологическими концепциями. Зритель утрачивает целостность, становится хаотичным в мысли, затемненным в душе. Ему и боязно, и приятно пребывать в этом темном хаосе.

О независимости ТВ

Преодолевая хаос, ТВ предлагает особый массмедийный жанр – интерактив. Его философские возможности пересматривают сложившуюся систему культурных координат, в которой заданные сюжетом литературные ценности были исторически высоки. В интерактиве царит импровизация. Разворачиваемое перед зрителем действо можно списать на игры случая или волю Божью. При этом интерактив, разрушая границу между зрителем и экраном, создает полную иллюзию зрительского авторства реальности, предлагаемой ТВ.

Увеличение плотности ТВ-информации диктует клиповый формат подачи материала, а также влияет на обработку самой информации. Уже сейчас у любого контента появился «вес» – количество запросов. Если раньше любое художественное произведение оценивалось субъективно, то теперь у него появляется свой индекс – счетчик просмотров в Интернете или на ТВ, маркировка, выявляющая ценность контента: сколько человек посмотрели, прочли, послушали.

Пассивное внимание рядового телезрителя фокусируется на той или иной проблеме, обыватель активизируется и вступает в интерактивную игру. Количество голосов в пользу того или иного вердикта увеличивает аудиторный масштаб восприятия ТВ-реальности как единственной, которую зрителю по силам вершить. Плохо это или хорошо – сегодня эти вопросы звучат, по меньшей мере, праздно.