Нина Эптон - Любовь и испанцы

«Как в пьесах Лорки,— заметила я.— Но тогда разве Испанию в целом нельзя назвать страной жертв? Животные — жертвы человека, кульминацией этого является великое национальное жертвоприношение быков; женщины — жертвы мужчин, хотя я бы добавила, что они почти всегда приносят себя в жертву по доброй воле. Это они воспитывают своих мужчин, они их балуют, они с детства прививают им мораль и систему ценностей, отличные от женских. Женщины в большой степени виновны в таком состоянии дел, от которого многие из них страдают впоследствии. И то же можно сказать о самих мужчинах: они — описанные Унамуно жертвы “трагического чувства жизни”, своих национально-религиозных представлений. Эти представления здесь сильны втройне. Испания унаследовала три основные патриархальные религии: мусульманство, христианство и иудаизм; фатализм Востока, страх перед адскими муками, образ Бога-мстителя... ну и наследство! Стоит ли удивляться тому, что разум испанца так измучен, что ощущение рока столь глубоко въелось в его душу?»

«Не более, чем где-либо еще. Среди современных европейских философов и историков тоже есть такие, кто верит в человеческий рок,— напомнил мне доктор.— Я только что прочел “Народы и империи” профессора Нибура» {158} 158 Нибур Бартольд, Георг (1776—1831) — немецкий историк античности, основатель научно-критического метода в изучении истории. Основной труд (оставшийся незавершенным) — «Римская история». .

«Сомневаюсь, что широкие массы населения придерживаются подобных взглядов,— возразила я.— Хотя в Испании ощущение рока и трагедии действительно характерно для массового сознания. Оно, как подземная вода, пробивается снизу, из самой земли, по которой ступает этот народ».

«Испанцы, конечно, верят в силу земли,— рассказывал врач. — Цыгане говорят, что их вдохновение, то, что называется duende [129] очарование {исп.) , растекается от ступней вверх по всему телу».

После этих слов разговор зашел про курьезный испанский фетишизм, связанный с ногами, о котором я уже упоминала ранее. «Может быть, и здесь первопричина кроется в унаследованном веровании? — поинтересовалась я.— Эту черту я подмечала у жителей Северной Африки и у моих друзей-арабов. Не является ли она частью наследия ислама?» Доктор улыбнулся: «Трудно сказать» — и принялся цитировать андалусские coplas, в которых говорится о ногах («...эту часть тела,— заметил мой собеседник,— в coplas упоминают почти всегда в связи с ревностью, а ревность гораздо сильнее развита на Юге, находившемся под властью арабов, нежели на Севере, хотя даже здесь ревнивцы уже почти перевелись»):

Я на улице заветной

Раздроблю в щебенку камни,

Сверху их песком засыплю,

Чтобы по следам увидеть,

Кто к твоей крадется reja [130] решетка (на окне) (исп.) .

Если б знал, каким камням ты

Честь и милость даровала,

Их поправ своею ножкой,

Я бы вмиг перевернул их,

Чтоб никто по ним не топал.

«У народной музы,— сказал доктор,— достало ума сообразить, что ревность — это, как правило, большое преувеличение. Эта мысль прекрасно, даже более выразительно, нежели в изысканной речи, изложена в таком copla:

Ревность и волна на море

Видом схожи, точно сестры:

Обе кажутся горами,

Обе — лишь вода и пена.

«Но,— продолжал доктор,— вернемся к испанским матерям. Полагать, будто испанки балуют своих сыновей просто из любви к ним, было бы ошибкой. Испанцы — собственники, и я знаю много случаев, когда матерью овладевал жестокий собственнический инстинкт. Если позволите, я, чтобы подкрепить примером мое рассуждение, расскажу вам об одной матери-астурийке. Эту женщину отличала невероятная искренность. Она рассказала мне о своем вдовстве и о том, что у нее есть женатый сын двадцати восьми лет. Она его воспитала, устроила на прибыльную работу и жила в одном доме с ним, невесткой и двумя внуками.

«У меня властный характер,— признавалась пожилая женщина.— И я настолько подчинила сына своей воле, что вмешиваюсь в его семейную жизнь. Мне нравится, когда он ублажает меня и ухаживает за мной, как делал это до женитьбы. В сочельник я заставляю его посидеть со мной, прежде чем позволить ему пойти к себе, где его ждут дети и жена. Когда он возражает, я напоминаю, чем я пожертвовала, чтобы дать ему образование. Моя невестка несчастна, потому что ее мнение ничего не значит в доме. Но меня это не волнует. Единственное, чего я хочу,— это чтобы сын не расставался со мной. Но ведь многие матери похожи на меня. Это так естественно...»

«Многие матери,— сказал доктор,— ведут себя так же, как эта женщина, только не говорят об этом столь откровенно. Другие, которых я знал, оправдывали свой эгоизм, подчеркивая, что они “чрезвычайно любят” своих детей. Я не отрицаю, что подобные случаи встречаются и за пределами Испании, но там жертвами обычно оказываются дочери. У нас в стране сыновья не так независимы, не так мужественны и боятся самоутверждаться».

«Ну а молодое поколение?» — спросила я. «Те свободнее. Они становятся весьма похожи на европейцев — по крайней мере, внешне. Это не всегда хорошо. Мне жаль, что в прессе стало появляться слово sexy [131] эротичный, сексуально привлекательный {англ.) ; я предпочитаю испанское sal [132] пикантный, с изюминкой {исп.) , оно нежнее звучит. Не думаю, чтобы иностранные влияния когда-либо шли на пользу нашей стране. Нам недостает умения взглянуть на вещи критически, чтобы отделить зерна от плевел».

Мой собеседник повторил то, что мне уже доводилось слышать в других провинциях: «Дуэний больше нет, но по ночам молодые люди не гуляют сами по себе. Как вам известно, у нас есть вооруженные полевыми биноклями официальные vigilantes [133] наблюдатели {исп.) , призванные следить за тем, чтобы в парках и на пляжах соблюдались внешние приличия. До установления подлинно товарищеских отношений между полами все еще очень далеко. Однако люди хотят больше узнать о сексе, и я выступаю с лекциями по всей провинции. Кроме того, меня приглашают прочесть лекцию в Саламанк-ском университете. До церковников начинает доходить, что им, хотят они того или нет, придется идти в ногу со временем. Но секс по-прежнему остается «пугалом» для человека. Из всех смертных грехов испанцы больше всего боялись блуда и так в него вцепились, что почти забыли о существовании других способов грешить». «Это — не только испанская черта,— ответила я.— Такой образ мышления широко распространен в патриархальных социумах, а поскольку большинство социумов патриархальны...».— «...Мужская жажда власти,— закончил мою мысль собеседник,— как трясина засасывает женщину и вынуждает ее смотреть на секс глазами мужчины, то есть видеть в нем способ завоевать и подчинить себе другого человека, а не слияние с любимым, как это должно было быть».