Эдуард Берзин - Юго-Восточная Азия в XIII – XVI веках

После смерти Гаджа Мады король Хайям Вурук побоялся доверить принадлежавшую покойному огромную власть какому-нибудь одному лицу и разделил его обязанности между четырьмя министрами. Но эта система коллегиального управления под надзором короля не оправдала себя, и через три года Хайям Вурук восстановил должность первого министра. Она была доверена Гаджа Энггону (1367–1394), видимо, родственнику Гаджа Мады. Этот министр не был такой блестящей личностью, как Гаджа Мада, но он вел страну по накатанной колее, и за время его правления во внутреннем положении государства не произошло существенных изменений.

Между тем в конце 60-х годов XIV в. в Китае происходили кардинальные изменения, которые существенно повлияли на судьбы всей Юго-Восточной Азии и, в частности, Индонезии.

В конце 1368 г. одряхлевшая Юаньская династия, уже с 30-х годов XIV в. переставшая вмешиваться в дела Юго-Восточной Азии, была сметена в Китае народным восстанием, и к власти пришла новая минская династия. И хотя борьба со сторонниками старой династии продолжалась еще до 80-х годов XIV в., первый император новой династии Чжу Юань-чжан (1368–1398) начал активную экспансионистскую политику в странах Юго-Восточной Азии, стремясь убедить ее монархов (на первых порах дипломатическим путем), что он повелитель вселенной и все они должны ему подчиняться. Уже в 1369 г. в Маджапахит прибыл первый посол новой династии У Юн, в то время как другой посол Чжао Шу был направлен в Палембанг [15, с. 20]. Эти первые посольства, видимо, имели ознакомительный характер, а на следующий год китайские послы Шень Чжи и Чжан Цзин-чжи доставили королю манифест императора Чжу Юань-чжана: «С древности те, кто царил в Поднебесной, простирали свой надзор над всем, что лежит между Небом и Землей, что освещается солнцем и луной. Всем людям, живущим далеко или близко, без исключения желаем спокойствия на их землях и радостной жизни. Однако необходимо, чтобы сначала спокойствие воцарилось в Китае, а затем уже, чтобы подчинились ему десять тысяч стран всех четырех сторон света (курсив наш. — Э. Б.). Бывший недавно юаньским государем Тогон-Тимур — отпрыск рода, погрязшего в пьянстве и разврате, — не задумывался о жизни народа… Из сочувствия к бедственному положению людей я начал справедливую войну и искоренил беспорядки и грабежи. И войска и народ подчинились Мне, и Я занял императорский престол, назвав династию Великая Мин… В позапрошлом году была взята Юаньская столица и окончательно покорен весь Китай. Тямпа, Дайвьет и Гао-ли (Северная Корея) — все эти страны прислали ко двору дань… Я управляю Поднебесной, подражая императорам и правителям прежних династий, и желаю лишь того, чтобы и китайский и иноземные народы спокойно обретались каждый на своем месте. Засим беспокоюсь, что различные иноземцы, живущие уединенно в далеких странах, еще не все знакомы с Моими устремлениями. Поэтому направляю к ним послов, чтобы всем об этом стало известно» (цит. по [15, с. 21–22]) [76] Еще более ясно претензия на мировое господство была выражена в манифесте, направленном в Маджапахит в 1380 г.: «Я правлю китайцами и иноземцами, умиротворяю и направляю на путь истинный как далекие, так и близкие народы, не делая между ними различия» (цит. по [15, с. 22]). .

Для Хайям Вурука монголо-китайская агрессия против Явы, которую отразил его дед Виджайя, была сравнительно недавним прошлым. Поэтому он не решился пренебрегать требованиями грозного соседа. В том же году он направил в Китай посольство с богатыми подарками, которое прибыло ко двору императора в начале 1371 г. [249, с. 181]. В ответ на новое посольство из Китая в 1372 г. Хайям Вурук направил в Нанкин посольство, которое возвратило минскому императору три указа свергнутой Юаньской династии, присланные в Маджапахит в XIV в. [29, с. 149; 15, с. 44].

Но вскоре выяснилось, что Китаю мало формального выражения вассальной зависимости. Китайская дипломатия с первых шагов начала стараться раздробить Маджапахитскую империю, заставив каждого ее вассала присягнуть лично китайскому императору. Особенно яркое выражение это нашло в отношениях Китая с Бонн, вассальным королевством Маджапахита на Южном Сулавеси.

Завершив свое посольство в Маджапахите, Шэнь Чжи и Чжан Цзин-чжи не вернулись в Китай, а направились непосредственно в Бонн, куда и прибыли в 1371 г., где потребовали вассальной присяги от короля Бонн Махамоши. Но Махамоша, согласно китайским источникам, оказался «заносчивым» и «гордым» и не захотел выполнить соответствующих церемоний. Тогда Шзнь Чжи обратился к нему с такой речью: «Под властью императора находятся все четыре моря. Он все озаряет своим блеском, как солнце и луна, власть его простирается повсюду, где выпадает иней и роса. Нет таких стран, которые бы не прислали посланий, называя себя вассалами. Бони же — крохотная страна — вознамерилась противиться авторитету Небесного трона» [15, с. 25]. Под давлением китайских угроз Махамоша был вынужден совершить церемониал, которого требовали послы. Трон правителя Бонн был убран, а на его место поставлен стол, на который среди курильниц с ароматными курениями был положен императорский манифест для страны Бонн. Король приказал своим приближенным по очереди бить поклоны перед этим столом. Затем Шэнь Чжи торжественно зачитал манифест и передал Махамоше, который принял его с поклоном [15, с. 25].

Казалось, цель китайской дипломатии была достигнута. Но на следующий день Махамоша вновь отказался послать посольство с данью в Китай, ссылаясь на то, что жители островов Сулу (Южные Филиппины) в недавнем прошлом напали на Бонн и вывезли из страны все ценные и дорогие вещи, которые можно было бы послать императору в виде дани. Поэтому он просил дать ему отсрочку в три года. Но Шэнь. Чжи не принял во внимание объяснения Махамоши. «Уже прошли три года, — заявил он, — с тех пор как император вступил на Великий трон. Иноземные послы со всех четырех стран света — на востоке до Японии и Кореи, на юге до Цзяочжи (Вьетнам), Тямпы и Дупо (Явы), на западе до Турфана, на севере — до монгольских племен — один за другим непрерывно приходят ко двору. Если даже ван (король. — Э. Б.) немедленно пошлет послов, то и тогда он опоздает. Как же можно говорить о трех годах?» [15, с. 26]. Махамоша вновь стал отказываться, ссылаясь на свою бедность, на это Шэнь Чжи возразил: «Император богат тем, что обладает всеми четырьмя морями. Разве он что-либо вымогает? Но он желает, чтобы ван назвался вассалом и подчинился, вот и все» [15, с. 26].

Махамоша созвал на совет своих приближенных. Было решено направить в Китай посольство с неким Исымаи (Измаилом) с соответствующим посланием и данью. Однако прежде чем оно успело отправиться в путь, в Бонн прибыли посланцы из Маджапахита. Они обвинили Махамошу в измене Хайям Вуруку, и он решил было отменить отправку посольства. Но Шэнь Чжи вернулся с дороги и оказал вновь сильнейшее давление на короля Бонн. «Вы говорите, чго являетесь вассалом Дупо (Явы) — заявил он, — но ведь Дупо — наш вассал». Далее он открыто пригрозил, что Бонн следует бояться не Маджапахита, а Китая. Растерявшийся Махамоша отправил посольство в Китай.