Эдуард Фукс - История нравов

Можно было бы заполнить целые страницы подобными «требованиями приличия».

Искусство, театр, литература также должны сообразоваться с этой институтской моралью. Нагота находится в опале. Она — бесстыдство. Созерцание нагой статуи, картины с голыми или полуголыми фигурами доказывает, что у человека нечистые желания и помыслы. Приличные люди знают только одетого человека. В романах и драмах, которые читаются и смотрятся приличными людьми, герои любят только самым законным образом. Здесь нет речи об адюльтере, о незаконных детях, о продажной любви. Любовь непременно кончается браком или же в противном случае отчаянием, что брак не состоялся, и т. д.

Нарушающие эти правила приличия подвергаются безжалостному гонению: все, поступающие открыто и честно, все, отдающиеся горячей страсти, не обращая внимания на внешние формы. Девушка или женщина, целующая неофициального жениха, не законного мужа, тем самым уже потеряла свою честь. Молодая девушка, которую поцеловал мужчина, который тогда был ее женихом, уже не может потом выйти замуж за порядочного человека. Всякая добрачная связь женщины считается безнравственной. Забеременевшая девушка на веки вечные лишается уважения всех порядочных людей. Все двери запираются перед нею. Она — отверженная, на которую все указывают пальцами. На девушку-мать же все смотрят как на развратницу, ее незаконное дитя опорочено на всю жизнь. А если женщина пойдет так далеко, что будет открыто исповедовать принцип «свободной любви», то ее сочтут за проститутку, к которой можно относиться только с отвращением и презрением.

Таковы важнейшие и известнейшие параграфы интернационального закона о внешнем приличии. Это, так сказать, его официальная часть. В этой своей форме он всеми признан и всегда на устах всех порядочных людей. Неофициальная часть этого закона, неизбежный выход из дилеммы, касается самого поведения и облечен в следующее категорическое требование: если вы не можете жить целомудренно, то развратничайте по крайней мере тайком. Так гласил когда-то и девиз монахов. Если это требование строго соблюдается, то общество готово при известных условиях закрыть глаза на поведение этих людей. Другими словами: раз соблюдается это требование, то общество разрешает мужчине все, а женщине — очень многое.

Большинство людей охотно сообразует свое поведение с этим правилом. Мужчина имущих классов часто имеет любовницу, но он никогда не пройдется с ней по улице и вообще будет показываться с ней как можно реже. Он чрезвычайно часто сходится с проститутками, но делает это тайно. На улице проститутка и для него — злокачественный и отвратительный нарыв на теле общественного организма. Часто и порядочная дама считает ласки одного или нескольких посторонних мужчин заманчивее наслаждения, даруемого ей мужем. Но она не скомпрометирует ни себя, ни мужа и будет всеми силами стараться, чтобы прислуга ничего не знала. Безусловно, корректная дама, дорожащая «чистотой квартиры», требует обыкновенно, чтобы ее любовник содержал особую квартиру, где можно устраивать не бросающиеся никому в глаза свидания.

Заказывая себе бальное платье, дама будет строго считаться с тем, чего требует в данный момент приличие, принятое модой, и, однако, она устроит так, что любопытство и вожделения осчастливленного партнера будут удовлетворены. С удивительной ловкостью решает она задачу быть голой и в то же время одетой. К. Пельтан рисует в своем труде об обществе Второй империи следующую интимную сценку:

«Взгляните, например, на эту молодую мать, мечтающую у колыбели ребенка. За ширмой огонь в камине поет чудесную мелодию, в комнату ложатся благодаря матовому, заглушённому к тому же голубыми окнами освещению бледные лунные пятна. В этой очаровательной сумеречной тишине не слышно даже тикания часов. Желая увековечить час незабвенного визита, мадам испортила механизм часов. Окруженная волной воздушного кашемира, она прижимается к мягким подушкам кушетки и, подперев голову украшенной браслетами рукой, полузакрыв глаза, размышляет над моральной геометрией, над вопросом, как устроить так, чтобы ее новое бальное платье позволяло ей казаться голой, тогда как она на самом деле одета. И знаете почему? Какой-то смелый кавалерийский офицер сравнил ее с Венерой Милосской. И вот она хочет доказать, что она может победить и олимпийскую богиню».

Когда между дочерью и претендентом на ее руку завязываются серьезные отношения, почтенная мамаша сделает все, что в таких случаях считается вдвойне обязанностью женщины, дорожащей хорошей репутацией. Никогда не оставит она молодых людей вдвоем, дабы пресечь в корне возможность всяких сплетен. Однако, возвращаясь с бала или из общества домой, она нередко, если их сопровождает ухаживатель дочки, будет в карете засыпать. Нет такого брака, в котором главную роль не играла бы любовь! Обе стороны воодушевлены самыми благородными намерениями! Девиз жениха всегда гласил: «Я женюсь только по любви, деньги меня не интересуют».

Девиз невесты звучит: «Я выйду только за человека, которого буду уважать, положение его не играет для меня никакой роли, в противном случае я лучше останусь в девушках».

Оба и руководствовались и в самом деле этими возвышенными принципами. Все знают, что они влюблены друг в друга до безумия. «Они точно созданы друг для друга», — сообщают сияющие от радости родители всякому, желающему слушать. И прибавляют, поясняя: «Он — или она — мог бы сделать гораздо более выгодную партию, если бы он — или она — только захотели. Но он — или она — вбили себе в голову, что свяжут свою жизнь только с нею — или с ним!» Если бы кто-нибудь дерзнул возразить: это просто союз двух имен, соединение двух состояний, все закричат: какая гнусная клевета!

Только изредка, находясь среди своих, когда поза приличия не стоит затрачиваемого на нее труда, случается, что покров цинично снимается и положение вещей обнаруживается в настоящем свете. В своей книге Пельтан воспроизводит с натуры и такую сцену: «Несколько дней тому назад зашел я в читальню, очень посещаемую сливками Сен-Жерменского предместья. Молодой человек, подобрав ногу до самого подбородка, дожидался кем-то взятого романа из жизни богемы, отстукивая на набалдашнике тросточки каватину Беллини. Вскоре появился другой молодой человек, его приятель по части развлечений, к которому он обратился прямо, без обиняков, с вопросом: «Сколько принесет тебе женитьба?» — «Сто тысяч», — ответил тот.

— Признайтесь, господа, — заметила хозяйка читальни, — что вы предпочли бы приданое без девушки» — «Несомненно!» — ответили оба, как один человек.

Оба были молоды и, судя по элегантному костюму и виду, вероятно, также и богаты. В Париже так рассуждают в годы иллюзий все герои польки.