Юлия Чернявская - Психология национальной нетерпимости

И однако, среди многих врожденных еврейских пороков, обличаемых нашими патриотами, среди тяжких пороков, большей частью придуманных, есть один действительно существующий, свойственный если не Пастернаку, то все же, смею утверждать, большинству евреев, живущих в России и преданных русской культуре. Я имею в виду извечную еврейскую двойственность, которая после 48 года, и особенно после 67-го, приобретает характер двойного подданства. Да, русский язык и только он, культура, история, наконец география; русский быт, проклинаемый и любимый, въевшийся в поры кожи, в сетчатку глаз… Но и постоянное знание, а верней, даже чувство, что где-то там, за горами-морями, есть один такой островок земли, неиностранное государство, — предмет сочувствия, стыда, сожаления, осуждения, гордости, страха, надежды — но всегда, независимо от окраски, — особого, пристрастного отношения.

Да, господа патриоты, это есть, это есть. И можно сюда накрутить сионистский заговор, и жидо-масонскую черную силу, и Антихриста, и мировое господство — все это очень удобно и просто. А можно и так сказать: да что ж тут дурного? Да во всем свободном мире ведь так и живут! Человек существует в одной культуре, сохраняя притом интерес к другой или даже воспринимая их обе как равноправные… И даже порой имеет двойное подданство — не душевное, а настоящее, в паспорте… И только первобытная наша Россия, уж и так обожаемая нами до боли в сердце, до каких-то едва не истерических всхлипов, все никак не успокоится, не примирится, не примет людей такими, какие есть; все никак не привыкнет любить чужое и не видеть в нем ни угрозы, ни конкуренции…

Скучное дело — разбирать те мотивы, злобные, тайные, которыми в действительности руководствовались вожди наших нацистских движений. Скучное, но и не плодотворное, потому что вовсе они не вожди наши и что все приводные ремни от тех безумных истеричек в Останкино и от изнемогающих в жарком патриотизме народных писателей — все ремни и все нити по-прежнему сходятся к Старой площади и Лубянке. Но если прежний, советский период истории был нашей болезнью, нашей бедой, то этот, готовящийся, послесоветский, будет нашей виной, прямым результатом нашей ничем на земле не оправданной трусости.

Величайший позор грозит сегодня России, и не надо обладать большим воображением, чтоб увидеть его воочию. Оставим пока в стороне политику, обратимся к тому, что нам ближе, — к литературе, культуре. Представим себе, что астафьевское «приберем к рукам» уже совершилось во всей огромной стране или хотя бы только в Москве-Ленинграде. Представим на миг, что «Наш современник», «Молодая гвардия» и «Москва» — это и есть вся наша литература и вся критика, и вся публицистика. Нет, я сейчас даже не говорю о программе, я только об уровне. Страшно? Страшно! А как еще стыдно, а как унизительно! А ведь это почти уже так, наполовину так. И я бы даже сказал, что сегодня печальнее выглядит та половина, та, что призвана, и взялась, и как бы пытается противостоять этой черной чуме. Что ведь главное в нацизме? Принцип селекции, разделение людей на наших-не наших, на своих-чужих, на чистых-нечистых — по крови, по рождению, по окрасу, породе, по всяким внешним, внеличностным признакам. Так вот, этот принцип уже победил, и не в «Нашем современнике», там он не нужен, там все свои, чужих не бывает, — он победил во всех либеральных изданиях, тех самых, что вроде бы с этим принципом борются. Во всех демократических наших редакциях, самых гласных и перестроечных, идет лихорадочная работа: там считают евреев. Считают авторов, считают героев, выверяют число упоминаний и расстановку акцентов. Не перебрать бы, не раздражить бы, не дать бы повода для упреков Прямо так и говорят: «Не надо дразнить „Молодую гвардию“». И это ведь уже не по приказу начальства, а из собственного благородного страха. Вот это и есть начало конца…

Ну, а евреи что ж? Евреи, конечно, уедут. Одни с радостью, другие с горечью, третьи с отчаянием. Уедут те, кто твердо знает, что надо уехать, и те, кто твердо знает, что надо остаться. Те немногие, что и впрямь останутся, не изменят общей картины отъезда. Все уедут, и не от страха — от унижения. Потому что даже если когда-нибудь все образуется и нацизм запретят высочайшим указом и всех нацистских пропагандистов, будь они писатели-расписатели, герои-чекисты, герои-цекисты, генералы-маршалы, — оштрафуют на сорок тысяч рублей и посадят на десять дней под арест, все равно сегодняшнее унижение таковым в нашей памяти и останется. (Да, в памяти, без кавычек, неужели теперь каждый раз оговаривать? Как написал мне мой друг из Чикаго: «Такое прекрасное слово испоганили!»). Уедут евреи и полукровки, и квартероны, и кто не записан, и породненные, и чисто русские, и чисто-чисто-чисто русские, так до конца и не осознавшие всех преимуществ своей чистоты, но не вынесшие, своего ли, чужого ли, унижения и позора. Назовем их всех обобщенно — «евреи»… Впрочем, так их уже и называют. Они — уедут.

Борьба с евреем — это борьба не с евреем, но с каждым, кого догадал черт родиться в этой стране с умом и талантом. Борьба с евреем — это борьба с Россией, с той духовной, небесной, как хотите зовите, родиной, без которой не могут наши русско-еврейские души существовать ни в одной точке земного пространства. Выдержит ли эту борьбу Россия, сможет ли в ней устоять — вот главный вопрос. Но боюсь, он будет решен уже без евреев. А тогда — не ясно ли, как он будет решен?..

Карабчиевский Ю.Борьба с евреем. «Даугава», 1990, № 6.

Все, что касается проблематики государства Израиль и сегодняшнего этапа еврейской истории, выходит за рамки элементарных понятий справедливости. Справедливо ли китайцы выгнали гуннов из монгольских степей? Справедливо ли те разрушили Рим? К тому, что мы видим сегодня в Израиле, совершенно бессмысленно подходить с расхожими мерками справедливости-несправедливости, международного права и либерализма, потому что сами эти понятия и мерки есть результат определенного исторического развития, а не наоборот. Мы живем в ситуации установления прецедентов, на которых такие понятия основаны, и потому должны принимать факты, особенно исторические факты, как они есть. Попытка уничтожения еврейского народа в середине нашего века в Европе должна рассматриваться нами не в моральных категориях, которые кощунственны в этом контексте, а в категориях исторических: она означала, что для еврейского народа больше нет места в Европе, точнее — в той европейской цивилизации, в рамках которой он существовал около тысячи лет. Часть еврейского народа поняла этот урок, как ни странно, предсказанный сионистами.