Джон Уайтхед - Серьёзные забавы

Епископ Лондонский и несколько его друзей отправили Псалманасара на полгода в Оксфорд для подготовки второго издания книги и оплатили его расходы. Он и там наделал немало шума; его беседы с оксфордцами были опубликованы уже после его смерти. На вопрос о том, что происходит с телами 18 000 принесенных в жертву мальчиков, последовал ответ, что их съедают священники. Псалманасар заявил, что на Формозе практикуется людоедство, хотя сам он этот обычай не одобряет и полагает, что с ним должно быть покончено. Он утверждал, что ему и самому приходилось есть человеческое мясо и что он нашел его безвкусным и жестким. Пробыв полгода в Оксфорде, Псалманасар возвратился в Лондон и узнал, что Иннес получил пост Главного капеллана британских войск в Португалии — как признание его заслуг в деле обращения «формозца»! Псалманасар был взбешен и открыто обвинял Иннеса в «неодолимом пристрастии к вину и женщинам…»

В 1705 году вышло в свет второе издание «Истории…». В предисловии автор отвечал на возражения, вызванные некоторыми сведениями, приведенными в первом издании. Псалманасар объяснял ошибки и неточности давностью событий и тем, что покинул Формозу в весьма юном возрасте. Но от своих утверждений он не отрекся и даже включил в книгу свои беседы с читателями за время, прошедшее после выхода первого издания. Памятуя свои оксфордские откровения, Псалманасар добавил ряд жутких подробностей о каннибализме.

Довольно долго, примерно до 1728 года, о Псалманасаре почти ничего не было слышно. Затем он вновь объявился, но на этот раз полный раскаяния в своем обмане. В беседах с друзьями и знакомыми он впервые затронул вопрос о достоверности «Истории Формозы…» и прочих своих трудов. Он признался, что все в них — сплошной вымысел, что это он сам изобрел «формозский» язык и что все подробности об острове не более чем плод его воображения. Псалманасар решил все это предать гласности в своих мемуарах, однако они были опубликованы лишь посмертно. Но читателям не пришлось ждать разоблачений так долго: вскоре стала распространяться молва, что Псалманасар вовсе не тот, за кого себя выдает. Окончательная ясность была внесена в 1747 году, когда Псалманасара попросили написать главы о Китае и Японии для «Полной систематической географии» Боуэна, и он описал Формозу в точности по Кандидию.

Псалманасар безжалостно карал себя за обман. Написав «Всеобщую историю книгопечатания» для Сэмюэла Палмера, он настоял на том, чтобы почести достались одному Палмеру. Идея книги действительно принадлежала Палмеру, так же как и первоначальный набросок, однако завершить начатое он предоставил Псалманасару. К сожалению, Палмер скончался раньше, чем была дописана рукопись, и Псалманасару пришлось искать кого-нибудь, кто оплатил бы расходы по ее выпуску. Граф Пембрук проявлял интерес к книге, пока Палмер был жив, но Псалманасару помогать не желал. Прежде они были в дружеских отношениях, но затем граф от него отвернулся после его нелепого заявления, будто жители Формозы изучают греческий язык. Псалманасару тем не менее удалось помириться с Пембруком, ссылаясь на то, что он уже покаялся в своих грехах. Позднее Пембрук оплатил все расходы на книгу, на которой стояло имя Палмера.

В своих мемуарах Псалманасар и словом не обмолвился о том, что еще кто-либо, кроме Александра Иннеса, причастен к его выдумкам, — возможно, потому, что не хотел подвергать опасности репутацию честных людей, веривших ему. Он упомянул, между прочим, о своем пристрастии к наркотикам, в том числе к настойке опия, которую принимал неизменно сорок лет от десяти до двенадцати чайных ложек утром и вечером. Это стало сказываться на его здоровье, но Псалманасару, к счастью, удалось уменьшить дозу до 10–12 капель на стакан пунша.

В 1752 году Псалманасар составил завещание, которое подтвердил в 1762 году, будучи «в здравом уме, но слаб телом». Душеприказчицей он назвал своего «достойного и благочестивого друга Сару Револлинг» — к ней должно было отойти его имущество, гардероб, рукописи и все причитающиеся ему деньги. «Мемуары» следовало продать с аукциона как можно дороже, чтобы покрыть задолженность за квартиру и оплатить расходы на похороны. Он просил похоронить его в дальнем углу общинного кладбища в самом дешевом гробу без крышки, чтобы ничто не отделяло его прах от земли, коей будет предано тело. Он умер спустя шестнадцать месяцев, 3 мая 1763 года, в своем доме на Айронман-герроу. «Мемуары» Псалманасара, опубликованные двумя годами позже, вновь вызвали к нему интерес, хотя смерть его осталась совершенно незамеченной. Книга не пролила свет на то, кем он был, кто были его, родители, откуда он родом. Он вспоминал свое детство в Авиньоне, учение у францисканцев, иезуитов и доминиканцев, а затем нищенскую жизнь до поступления на военную службу. Он описывал и свою мошенническую карьеру в Англии, а последующие десять лет назвал «растраченными в самой бесстыдной праздности, суетности и сумасбродствах». Затем он объяснял, почему раскаялся и посвятил последние годы ученой и благочестивой жизни.

Личность Псалманасара всегда была окутана тайной, и завесу ее не удалось приподнять и сегодня. Он вознамерился одурачить весь свет — и круг замкнулся на том, что он сознался в обмане и во искупление вины провел остаток дней в раскаянии и притом в крайней нужде. С точки зрения здравого смысла вряд ли можно назвать такой шаг разумным, поскольку Псалманасар мог без труда уйти в тень и писать под другим именем, а зарабатывая писательским трудом, он бы наверняка жил безбедно. Быть может, он не смог совладать со своей совестью, но как бы там ни было, дорожка, на которую он вступил в свои юные годы и которая прямиком вела к Тайберну [8] Место казни в Лондоне. — Примеч. ред. , неожиданно повернула в другую сторону, и в конце жизни он пользовался уважением таких людей, как Сэмюэл Джонсон, — тот часто посещал Псалманасара на склоне лет. Этот человек родился, жил и умер, так и оставшись совершенной загадкой.

Два европейца, давшие название этой главе, — француз Дени Врэн-Люка и немец Фридрих Вагенфельд, люди необычайно способные, коим удавалось — по крайней мере, некоторое время — дурачить литературный мир.

К началу XIX века автографы приобрели особую ценность и стали предметами коллекционирования; дамы тех времен любили похвастаться ими, щеголяя своим знакомством со знаменитостями. Фирма Сотби стала устраивать аукционы, где автографы прославленных современников шли за баснословные деньги; автографы знаменитостей прошлого стали модны позднее. Среди страстных коллекционеров середины XIX века был известный геометр и астроном Мишель Шаль, возглавлявший кафедру геометрии Королевского Политехнического института в Париже. Шаль завоевал завидную репутацию знатока старинных рукописей и автографов, его заслуги были даже отмечены почетной медалью Королевского общества. В 1850 году Мишель Шаль стал членом Парижской Академии наук и тем самым вошел в элиту французского научного мира. Трудно понять, как такого знатока могли ввести в заблуждение подделки Дени Врэн-Люка. Он был, пожалуй, наиболее поразительным из всех литературных мистификаторов, причем изумляют не столько сами его творения, сколько их несметное число и то, что все эти бесчисленные подделки принимали за подлинники.