Питирим Сорокин - Человек. Цивилизация. Общество

Эти примеры могут послужить в качестве иллюстрации к моему тезису и объяснить, почему в таком значительном числе случаев «подавление» инстинктов определенных групп в дореволюционные периоды возрастает не столько абсолютно, сколько относительно, первым долгом благодаря росту правовой собственности, социальной дифференциации и неравенству. Следует постоянно помнить об этой релятивности «репрессий».

В этом суть первичной и всеобщей причины революций. Но такого объяснения было бы достаточно. Ведь для революционного взрыва необходимо также, чтобы социальные группы, выступающие на страже существующего порядка, не обладали бы достаточным арсеналом средств для подавления разрушительных поползновений снизу. Когда растущим революционным силам «репрессированных» инстинктов группы обороны способны противопоставить контрсилу подавления, а тем самым создать баланс давления, революция отнюдь уже не является столь неизбежной. Возможен сериал спонтанных выступлений, но не более. Когда же силы порядка уже не способны проводить в жизнь практику подавления, революция становится делом времени.

Таким образом, необходимо вновь подчеркнуть, что 1) растущее подавление базовых инстинктов; 2) их всеобщий характер; 3) бессилие групп порядка в адекватном описании являются тремя необходимыми составными всякого революционного взрыва.

Почему подавление импульсов всегда ведет к революциям? Почему рост репрессий базовых инстинктов масс приводит к всеобщим революционным отклонениям в поведении людей? Да потому, что подавление основных импульсов неизбежно вынуждает людей искать пути выхода, так же как и любой другой живой организм ищет спасения от несвойственной ему окружающей среды. Старые формы поведения нетерпимы, следовательно, необходим поиск новых форм. Репрессированный рефлекс вначале старается найти выход в подавлении в свою очередь других инстинктов, которые препятствуют его удовлетворению. К примеру, репрессированный пищеварительный инстинкт оказывает давление на те тормоза, которые удерживают человека от воровства, лжи, поедания запретной пищи и т. п. И тот, кто никогда не крал, становится вором и бандитом; тот, кто стыдился протянуть руку, становится попрошайкой; верующий прекращает поститься; тот, кто всегда соблюдал закон, порывает с ним; аристократ, поборов в себе чувство позора, отправляется на рынок, дабы продать пару штанов; тот, кто стеснялся есть на улице, теперь делает это запросто; тот, кто ранее презирал людей, теперь попросту льстит им, лишь бы заполучить ломоть хлеба, и т. п. Исчезновение большинства привычек, препятствующих удовлетворению репрессированных врожденных инстинктов, означает освобождение их от множества тормозов и способствует высвобождению их. В то же время это означает и ослабление условных рефлексов, которые ранее сдерживали все же человека от совершения определенных актов насилия, подобно воровству, убийствам, святотатству и т. п. [230]

Человеческое поведение отныне развивается по биологическим законам. Репрессированные инстинкты, разрушившие условные фильтры поведения, начинают оказывать давление на все остальные инстинкты. Баланс равновесия между ними исчезает, а инстинкты, на которые оказывается давление, смещаются. Это приводит к новой серии сдвигов в условных рефлексах и вызывает еще большую «биологизацию» поведения людей, дальнейшую расторможенность в совершении антисоциальных актов. Если правительство и группы, стоящие на страже порядка, не способны предотвратить распад, «революция» в поведении людей наступает незамедлительно: условно принятые «одежки» цивилизованного поведения мгновенно срываются, а на смену социуму на волю выпускается «бестия». Но как только видоизменяется тип поведения масс, то неизбежно с этим меняется и весь социальный порядок.

Любопытно было рассмотреть этот вопрос, проанализировав один за другим действие репрессированных базовых инстинктов.

1. Исследования показывают, что громадную роль в человеческой истории играет голод и пищеварительный инстинкт [231] . Периоды революций и восстаний в Афинах и Спарте, в Риме конца Республики, в Византийской империи, истории Англии (1257–1258 годы, начало XIV века, перед восстанием 1381 года, кануна и в первый период английской буржуазной революции середины XVII века, конца XVIII — начала XIX века, непосредственно перед чартистским движением и, наконец, в 1919–1921 годах) были периодами не просто обнищания, но и крайнего голода и подавления пищеварительного рефлекса. То же можно сказать и о времени, предшествующем французской Жакерии 1358 года, революций конца XIV и начала XV века, годах, предшествующих французским революциям (1788–1789, 1830–1831, 1847–1848 и, наконец, 1919–1921 годы).

Известна также и причинная связь между массовыми движениями на Руси (я имею в виду восстания и революции 1024, 1070, 1230–1231, 1279, 1291, 1600–1603, 1648–1650 годов, восстание Пугачева, народные движения XIX века, наконец, революции 1905–1906, 1917 годов) и голодом и обнищанием, что также иллюстрирует подавление пищеварительного инстинкта накануне революций [232] . В любом случае для провоцирования революционной ситуации подавление голода не должно доходить до крайней степени чрезвычайного истощения людей, ибо в противном случае массы попросту физически будут неспособными на революционную активность. С другой стороны, экономический прогресс, сопровождаемый неравным распределением продуктов, делает население достаточно мощным и в высочайшей степени опасным в плане потенциального крушения социальных препятствий и препон на пути к революции.

То, что верно относительно связи между подавлением пищеварительных инстинктов и революционными взрывами в прошлом, можно с соответствующими модификациями отнести и на счет всех остальных базовых рефлексов человека. Причинные отношения между их «репрессией» и ростом революционных всплесков не подлежат сомнению. Обратимся лишь к некоторым примерам.

2. Подавление импульса собственности, результируемого из экономической дифференциации, всегда приводит к революционным взрывам. Это положение подтверждается многочисленными фактами. Почему пролетариат — равно как работники физического, так и умственного труда — суть наиболее революционный класс общества? Да потому, что его собственнический инстинкт подавляется больше, чем у любого другого класса: он почти ничем не владеет, если и вообще владеет чем-либо; дома, в которых живут рабочие, принадлежат не им; орудия труда не являются его собственностью; его настоящее, не говоря о будущем, социально не гарантировано; короче, он беден как церковная крыса. Зато со всех сторон он окружен непомерными богатствами. На фоне этого контраста его собственнический инстинкт подвергается значительным раздражениям, подобно инстинкту материнства у женщин, не имеющих детей. А отсюда его революционность, его непрестанное ворчанье на «кровати из гвоздей», на которую взгромоздила его история. Его идеалы социализма, диктатуры, экспроприации богачей, экономического равенства, коммунизации есть прямое проявление этой репрессии. Но как только собственнический инстинкт удовлетворен, идеалы социализма и коммунизма растворяются, а сами пролетарии становятся ярыми поборниками священного права собственности.