Александр Хроленко - Основы лингвокультурологии

Корпусная лингвистика сосредоточила своё внимание ка грамматике выбора, отражающей установившуюся практику использования слов, на грамматике речи. Корпусный подход используется и при решении традиционных вопросов, например, разграничения полисемии и омонимии.

Для лингвокультуроведов важным представляется вывод пионеров корпусной лингвистики о том, что это направление пересекается с когнитивными исследованиями, поскольку большинство речевых решений говорящего продиктовано определенной культурой и зависит от нашего знания и понимания мира. Отсюда вытекает идиоматический принцип языка, под которым понимают специфические и уникальные черты языкового употребления, выводимые из привычек, традиций, навыков, норм и стандартов, принятых говорящими в построении. В качестве примера приводится различие французского и немецкого языков: в ряде случаев в немецком представлены три или четыре специальных глагола, соответствующих одному общему наименованию во французском языке [Гвишиани, Герви 2001: 50–51].

В конце XX столетия стало складываться направление научных поисков в русле сопоставительного метода, ориентированное на семантику сравниваемых единиц, принадлежащих различным языкам. Это направление называется по-разному: этносемантика, этногерменевтика и т. д.; это может быть сопоставительная паремиология. Так, СТ. Воркачёв сравнивает русские и испанские пословицы и поговорки с общим значением ‘безразличие’ и приходит к выводам о сходстве и различии менталитета двух народов, двух типов языковой личности. Сходство объясняется тем, что русские и испанцы находятся в рамках общей европейской культуры, а различие – особенностями национального характера. Так, русская языковая личность с большей нетерпимостью относится к «половинчатости», качественной неопределенности человека, ей более свойствен максимализм («всё или ничего») в ситуации риска, она терпимее к волеизъявлениям и желаниям другого. Испанская же языковая личность большее внимание уделяет такой моральной характеристике своего речевого партнера, как упрямство. На фойе нейтральности испанской языковой личности русская озабочена проблемами стыда и совести, бренности существования [Воркачёв 1997].

В поисках эффективного инструментария для лингвокультурологии одним из важнейших направлений становится лексикографическое. Лексикографизация методов лингвистики, столь активная к концу XX столетия, по мнению акад, Ю.Д. Апресяна, – результат прорыва лингвистики в микромир языка, когда объектом скрупулезно анализа стали отдельные слова [Апресян 1999: 53], добавим: со всеми их связями с другими словами. Глубина лексикографического описания соединилась с тотальным охватом языкового материала, обеспеченным так называемыми корпусными исследованиями.

Первым ощутил эвристическую мощь лексикографии в фундаментальных исследованиях вообще и в выявлении мировидения носителей языка и культуры в частности русский писатель и теоретик литературы Андрей Белый (1880–1934).

Перед исследователем, предполагающим использовать идею языковой картины мира, обычно встаёт проблема дискретного представления этого феномена. В этом отношении интересной и чрезвычайно перспективной представляется технология, предложенная Андреем Белым в небольшой статье «Пушкин, Тютчев и Баратынский в зрительном восприятии природы»:

– «…Необходима статистика, необходим словарь слов: Баратынского, Пушкина, Тютчева»; «в руках чуткого критика словари – ключи к тайнам духа поэтов»;

– «…Нужна квинтэссенция из цитат – предполагающая нелёгкую обработку словесного материала»;

– «Каково отношение Пушкина – к воде, воздуху, небу и прочим стихиям природы? Оно – в сумме всех слов осолнце, а не в цитате, и не в их ограниченной серии» (подчёркнуто нами. – А.Х.);

– «Изучение трёх «природ» трёх поэтов по трём зрительным образам («зрительный образ» = «картина мира» – А.Х.) нас способно ввести в глубочайшие ходы и их душ и в тончайшие нервы творчества»;

– «…Необходима путеводная нить – материал слов, образов, красок, рассортированный точно и собранный тщательно.» (подчёркнуто нами. – А.Х.) [Белый 1983: 551–556].

То, что было ясно Андрею Белому в начале XX века, становится очевидным для современных лексикографов. Слова, «собранные тщательно» и «рассортированные точно», способны дать информацию, которую другим путём ни за что не получишь.

Известный отечественный лексикограф ГА. Богатова пишет: «Слово и в тексте памятника письменности несёт конкретную историко-культурную информацию, но в словаре оно попадает в особую среду, которая вполне высвечивает связи слова и лучше хронологнзирует его семантические изменения – ведь слово «живёт», как правило, в корневой группе, благодаря чему его история как бы обретает свою плоть, возникает эффект «радуги» значений. Открывается возможность не только проследить за закономерностями эволюции лексики, но и взглянуть на те «приращения семантики слова», которые связаны с социальной, культурной, исторической обстановкой, в которой оно функционировало, и зафиксировать их в дефинициях за счёт включения сведений историко-энциклопедического характера, в системе помет, в подборе иллюстраций» [Богатова 1995: 22]. Вспоминаются хрестоматийные слова Д. Дидро о том, что одно лишь сравнение словаря в разные эпохи дает возможность представить характер прогресса народа.

Акад. Ю.Д. Апресян, работающий над словарем синонимов нового типа, высказывает плодотворную мысль: «Сверхзадачей системной лексикографии является отражение воплощенной в данном языке наивной картины мира – наивной геометрии, физики, этики, психологии и т. д. Наивные представления каждой из этих областей не хаотичны, а образуют определенные системы и, тем самым, должны единообразно описываться в словаре. Для этого, вообще говоря, надо было бы сначала реконструировать по данным лексических и грамматических значений соответствующий фрагмент наивной картины мира»[Апресян 1995: 39].

Каждый из отмеченных подходов к языку как источнику объективной информации о ментальности носителей языка имеет право на существование и способствует расширению наших знаний и о языке, и о менталитете. Однако каждый из подходов достаточно ограничен в своих эвристических возможностях, что предопределяет необходимость поиска и иных подходов к решению поставленного вопроса.

Мы теперь знаем, что слово – не только практическое устройство передачи информации, но и инструмент мысли и аккумулятор культуры. В результате слово превращается в надежное хранилище истории, мысли и культуры народа. И хотя мысль об особом – аккумулирующем – свойстве слова возникла давно, до сих пор не решен вопрос о том, что представляет собой «культурная память» слова, каков механизм этнокультурной аккумуляции, что представляют собой «узелки памяти». Полагают, что гениальность писателя состоит в умении выбрать и соединить такие слова, в которых читатель острее всего на интуитивном уровне улавливает сущностные этнокультурные смыслы.