Сергей Штерн - Голландия и голландцы. О чем молчат путеводители

Вдруг Ян закашлялся. В ход пошли какие-то таблетки, потом карманный ингалятор. Все-таки возраст дает о себе знать, подумал я, иначе просто невозможно себе представить, чтобы восьмидесятилетний человек был настолько здоров и бодр. Жаль.

— Каждую весну одна и та же история, — сказал Ян, перехватив мой соболезнующий взгляд. — Чертова пыльца. С пятнадцати лет мучаюсь.

Вот оно что! Возраст, оказывается, ни при чем.

Приступ кашля постепенно стих.

— Кофе мы здесь пить не будем, — сказал Ян не допускающим возражений тоном. — Я знаю тут рядом местечко, где подают настоящий кофе, а не эту бурду.

Это было несправедливо, но мы поднялись и двинулись дальше.

— Это очень важная лошадь, — сообщил Ян, остановившись у конного памятника какому-то францисканскому монаху. — На ней сидит Виллиброрд, с него началось христианство в Голландии.

Мы поражались неутомимости наших почтенных гидов. Ян, маленький и спортивный, не выказывал ни малейших признаков усталости, как, впрочем, и сияющий Альберт, немного скособоченный после операции на тазобедренном суставе, в длинном развевающемся плаще, похожий на доктора Гаспара из «Трех толстяков».

Через какой-то порядком заплеванный туннель с сочащейся по стенам водой мы вышли к каналу. Столики стояли прямо на мощеной набережной, а нехитрое хозяйство владельцев кофейни — двоих высоких и неправдоподобно худых парней — помещалось в двух сводчатых гротах. Что это было — остатки крепостных сооружений или заброшенные винные погреба, — установить так и не удалось.

По-прежнему накрапывал дождь, но стоящий под каштаном столик был совершенно сухим. Нам довольно быстро принесли кофе, и Ян извлек из портфеля несколько пластиковых папок и красивый сигарный ящик, о котором я уже упоминал. В одной из папок я с удивлением заметил нарисованную цветными карандашами карту Голландии, почти такую же, как рисовал Альберт. Неужели все голландцы рисуют самодельные карты своей страны?

— Это очень важная история, — привычно заметил он. — Я вам рассказывал, что наше издательство помещалось в мансарде у одного хирурга. На случай обыска мы сделали в полу под кроватью хорошо замаскированный люк, куда каждый раз прятали типографские принадлежности. Потом мы вынуждены были скрыться, и все наше барахло там и осталось.

Он открыл ящик.

— В прошлом году у меня брала интервью одна симпатичная немецкая журналистка, и мы с ней поехали посмотреть этот дом. Если вы не устали, мы тоже туда съездим.

— Нисколько не устали, — горячо заверила его Таня.

«Говори за себя», — мрачно подумал я, ожидая продолжения.

Мы постучали в дверь, объяснили, в чем дело, и попросили разрешения осмотреть мансарду. «К сожалению, там все перестроено, — сказала хозяйка, — хотя подождите, во время ремонта мы нашли какие-то странные штучки, и я их, по-моему, не выкинула». Она скрылась в доме и через минуту вышла вот с этой литерой.

Ян осторожно достал из ящика маленький деревянный брусок с наклеенной на него свинцовой пластинкой с буквами «Q» и «Т».

— Подумать только, через пятьдесят пять лет!

Помимо этого, в ящичке оказались несколько фальшивых печатей и образцы фальшивых документов. Я заметил, что там лежит и чернильная подушечка, предусмотрительно захваченная им на тот случай, если кто-нибудь задаст вопрос, который вертелся у меня на языке:

— А можно сделать оттиски на память?

— Почему же нет? — пожал плечами Ян и выудил уже примеченную мной подушечку.

Мы стали, вырывая друг у друга штемпели, делать оттиски. Пришлось потрудиться — старые и стертые печати никак не хотели давать хороший оттиск.

— Наши документы были очень высокого качества, — гордо сказал Ян, раскладывая на столе копии различных удостоверений. — Если я нарывался на проверку, то нагло обходил очередь и совал гестаповцу свое удостоверение инспектора по проверке качества воды в каналах: «С этим-то я могу пройти?» — «Яволь!» — отвечал немец и пропускал.

Тут я вспомнил, что у меня в кармане куртки лежит пара наручников, найденных на улице в Амстердаме, — скорее всего, эротического происхождения. Я вытащил их и сказал Яну, что он арестован за криминальную деятельность во время войны. Он даже не удивился, откуда у меня наручниками.

— Это еще что, — сказал он с жесткой улыбкой. — Однажды мы заказали убийство двух предателей, супружеской пары, которая угрожала разоблачить одну из наших тайных квартир. Это была вооруженная группа, а у нас оружия не было. Так что я еще и киллеров нанимал.

Он помолчал.

— Правда, работу они сделали плохо, — продолжал Ян. — Они подкараулили предателей, когда те возвращались домой, и начали стрельбу. Но у них был только один пистолет. Его-то они убили, а ее только легко ранили, так что она выложила все, что знала и чего не знала. Много наших схватили…

Я представил себе Альберта, заказывающего убийство супружеской пары, и понял, что его при этом не было.

Мы медленно пошли к автостоянке.

— Сейчас мы сядем в машину, и я покажу вам еще пару важных домов, — сказал наш, похоже, слегка притомившийся, но не теряющий бодрости духа гид.

Мы опять миновали весь этот гигантский привокзальный торговый комплекс и вышли к стоянке. Потом я долго, путаясь и нарушая правила, колесил в паутине маленьких улочек в спальном районе города.

Мы постояли около дома, где была типография, а потом выехали на бульвар с богатыми, украшенными лепниной зданиями.

— Вот здесь, — сказал Ян, попросив меня остановиться, — помещалась секретная полиция наци.

Выйдя из машины, мы подошли к богато декорированному парадному входу.

— А вот здесь, в соседнем подъезде, жила одна из наших, — продолжил он и указал на окно на втором этаже. — У нее была астма, поэтому она в основном сидела дома. Если кого-то из членов организации привозили на допрос, мы узнавали об этом раньше следователя.

Мы некоторое время молчали. Я представил себе задыхающуюся девочку, наблюдающую, как немцы волокут в гестапо ее товарищей. Как она, изнемогая от жалости и страха, бежит к телефону, чтобы предупредить других. На этом тихом парадном бульваре все еще ощущались токи прошедших жестоких и малопочтенных для человечества времен.

— Я думаю, вы устали, — сказал Ян, опережая мой аналогичный вопрос к нему. — Поэтому вы сейчас довезете меня до вокзала, и я расскажу, как выехать из города.

Был уже седьмой час вечера. За этот день мы с двумя ветеранами прошли пешком не меньше двадцати километров. Они глядели друг на друга, улыбались и договаривались о новой встрече, а я мысленно сравнивал их. Ян, человек действия, никаких рефлексий, суховатый и собранный, и Альберт, романтик и книжник, прирожденный пацифист, выбравший профессию врача, как я уже говорил, главным образом из-за того, чтобы, будучи в армии, не надо было никого убивать. И хотя он много раз рассказывал мне, как перед самым уходом немцев они ушли в подполье и были готовы к вооруженным схваткам, я все равно сомневаюсь, чтобы он мог убить человека, глядя ему в глаза. Нормальный человек не способен на убийство.