Николай Морозов - Новый взгляд на историю Русского государства

„В 700 (т.е. в 1251) году великим папой римским (Иннокентием IV) был возбужден вопрос о „святом духе“. Он написал ко всем народам и предлагал им исповедать исхождение „Святого Духа“ от отца и от сына. На это не согласились сирийцы, греки, грузины и армяне. Эти последние, исследовав исповедание святых отцов через посредство близкого богу доктора богословия Вана-кана, нашли учение своей церкви тождественным с учением знаменитых славянских мужей — Афанасия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Григория Просвятителя и других святых (т. е. присоединились к восточной церкви).

Старшая жена (великого „татарского“ царя Гулагу) была тоже христианка по учению Сирийцев, т. е. Несториан. Хотя она и не знала тонкостей их учения, но, подобно самому Гулагу, нелицемерно любила и ласкала всех христиан и просила у них молитв. За нею и ее мужем возили повсюду походную церковь в виде палатки из холста, священники и дьяконы служили им обедню при звуке колоколов и пения; у них были и школы, в которых преподавали детям учение христианской церкви. Там же находили приют духовные лица разных христианских стран, пришедшие просить о мире, и удовлетворенные возвращались домой с подарками.

В 705 (1256) году умер Вату (Батый), великий властелин Севера, а сын его Сартак был отравлен своими братьями из зависти, потому что по велению Мангу-хана (т. е. великого Священника) к нему перешли все владения отца его, даже с прибавлением. Смерь Сартака сильно опечалила христиан, ибо он был совершенным христианином и часто был спасителем многих, обращая в христианскую веру людей своего народа и чужих.

В 707 (1258) году храбрый Гулагу взял у персов-мусульман Багдад на реке Тигре и собственноручно умертвил там мусульманского Халифа Муста-сара, а христиане, жившие в Багдаде, не понесли вреда.

В 1708 (1259) году Гулагу отправился в Месопотамию и овладел всеми ее городами и областями, как о том подробно рассказано у историков Киракоса и Бани-кана. К нему пришел армянский патриарх-католикус, благословил его и был им обласкан. Во все время похода неотлучно находился при нем и наш армянский царь Гетум, освобождая христиан как духовных, так и мирян. Да воздаст ему господь сторицею, отпущением грехов и долголетием жизни ему и детям его, как он того пожелает!

В том же (1260) году было истреблено „татарское“ войско, оставленное великим Гулагу для охраны Шамской страны, под начальством Кит-буги, исповедывавшего тоже христианскую веру. Султан египетский напал на него у подошвы Фанорской горы и, пользуясь малочисленностью его отряда, разбил войско его наголову. Часть их была отведена в плен, а другая искала спасения в бегстве и явилась к армянскому царю, который оказал им большое человеколюбие. Снабженные одеждой, конями и продовольствием (как тартары, так и христиане, одинаково ему благодарные), — вставляет какой-то последующий копиист, не желавший считать тартаров Христинами — воротились к своему государю. С тех пор имя Христово прославилось в лице Гетума между своими и чужими“.

И тут, на 1261 году, когда рухнула Латинская империя на Балканском полуострове и греки снова завладели Царь-Градом, кончается историческое повествование Вардана и прибавляется романтический рассказ о том, как он сам будто бы ездил на свидание к Великому Гулагу и вел с ним буквально воспроизведенные им в своем повествовании или, вернее, целиком сочиненые умные разговоры.

„Я призвал тебя, — закончил их Гулагу, — чтоб ты меня увидел и узнал и чтоб от всего сердца молился за меня.

Затем они пили (запрещенное мусульманам) вино, а братия (т. е. монахи) пропели церковный гимн и то же самое сделали приехавшие туда грузины, сирийцы и греки“ [203] Патканов, I, с. 17-18. .

Окончив это фантастическое место, где без помощи стенографии воспроизведен буквально длинный разговор (который я выпускаю), автор сообщает еще новую романтическую подробность и о самой своей рукописи.

„В эти дни (ок. 1265 году) рукопись моя вместе с моими служителями попала в руки разбойников за мои грехи. Люди мои, впрочем, освободились тот час же, а книга через полтора года была отвезена разбойниками в Тифлис на продажу и куплена в доме Мелера, одного из наших братьев. За эту милость, слава господу во всех его святых творениях, а покупателю ее просим милости у Христа“.

Насколько вероятны такие приключения рукописи, попавшей в руки безграмотных разбойников, привезенной ими в Тифлис и вернувшейся к автору в том же году, я представляю судить читателю, а у меня составилось такое впечатление: вся историческая часть „Истории Вардана“ представляет собой начало какой-то исторической книги, доведенной до более позднего времени, но оборванной на времени Вардана с прибавлением к ней его воображаемого разговора с Гулагу.

Перехожу теперь к характеристике татар в „Истории Монголов“ инока Магакия.

Я говорил уже, что сведения об этой рукописи были получены лишь в 1847 году, когда с нее была списана копия, хранящаяся в Азиатском музее нашей Академии наук. Магакий считается жившим уже позднее Вардана, так как упоминает о его смерти.

„Никаких биографических сведений о Магакий, — говорит Патканов в предисловии к этой книге [204] История монголов Инока Магакия XIII века / Перевод К. П. Патканова. 1871. С. 1 (Предисловие). , — мы не имеем. Знаем только из его рукописи, что он был иноком какого-то монастыря. Из некоторых мест текста можно заключить, что он получил свое образование под руководством Вана-хана, но если он и учился у Вана-хана, то судя по слогу его книги, учился плохо. Известно, что у армян с самого начала их литературы и до XVIII века включительно письменным языком считался один только, так называемый „древнелитературный“, „грабар“, а у Магакия мы встречаем любопытный образчик речи, подходящей очень близко к народному говору настоящего времени“.

Многие его формы, указываемые у Патканова [205] Патканов I, с. 17-18. , чужды древнелитературному языку и встречаются только в современных нам наречиях. У него есть слова и выражения совсем недопущенные в армянский литературный язык, но услышанные теперь в разных говорах армян.

„Знатоку одного лишь древне-литературного армянского языка, — продолжает Патканов, — в книге Магакия будет понятен только общий смысл, а не частности и оттенки выражений. Его даже нельзя вполне понять при знании одного древне-литературного языка. Необходимо изучение разнообразных современных наречий вместе с массою чужих слов, постепенно наводнивших армянский язык и получивших в нем право гражданства. Поэтому для иностранца, даже хорошо знакомого с литературным армянским языком, текст Магакия представляет трудно одолимые затруднения“.