Юрий Дмитриев - Русские трагики конца XIX — начала XX вв.

Побывав на спектакле «Дон-Жуан», увидев полный зал, услышав горячие аплодисменты, критик задумался: чем можно объяснить такой успех, тем более что многое в искусстве братьев выглядело старомодным? И он пришел, кажется, к правильному выводу: «Их сила в театральности в самом простом смысле этого слова. Их репертуар драматичен — трагедия входит в него рядом с мелодрамой, а публика хочет видеть на сцене драму. И в этом есть своя грубая справедливость» [78] В. В-н. «Дон-Жуан». Драматическая поэма Ал. Толстого. — «Слово», 1909, 21 марта. . В одном и том же спектакле, скажем в «Дон-Жуане», трагедия оборачивалась мелодрамой, а мелодрама трагедией.

Следующий постановкой, которую осуществили братья, была трагедия «Царь Эдип» Софокла. Она сделана была под влиянием спектакля выдающегося немецкого режиссера М. Рейнгардта. Поставленный в Берлине на арене цирка Ренца, он был перенесен затем в Петербург и в Москву, где шел на аренах цирков С. Чинизелли и А. Саламонского.

Для этой постановки, возобновленной в 1914 году, братья пригласили талантливого режиссера И. М. Лапицкого. Спектакль отличался пестротой костюмов; на сцене были светильники, жертвенники, курились благовония. Во внешнем оформлении постановка приближалась не столько к спектаклю Рейнгардта, сколько к картинам художника Г. И. Семирадского.

Эдипа играл Роберт Львович несколько обытовленно. Что же касается Рафаила Львовича, то его Тирезий, при всей его жизненной убедительности, представлялся уж слишком ветхим. Оба брата вели роли естественным тоном, избегали принятой при исполнении античных трагедий нарочитой напевности. В целом спектакль имел большой успех. Критик специально указывал на интеллигентность братьев, взявшихся за такую пьесу, подчеркивал их трудолюбие, но отмечал некоторую искусственность в исполнении, особенно у Роберта. Он писал: «Г. Роберт Адельгейм изощрялся, играя Эдипа, в позах, декламации, но все это было не лишено искусственного пафоса, риторического скандирования стихов и резкие выкрики заменяли нередко внутреннюю силу…» [79] Тамарин Н. Гастроли бр. Адельгейм в Музыкальной драме.— «Театр и искусство», 1914, № 17, с. 382-383. «Рампа и жизнь» также отмечала, что Роберт Адельгейм, показав Эдипа реально-убедительно, не достигал подлинной взволнованности чувств, а вместе с тем героичности.

И еще один новый спектакль — «Король» С. С. Юшкевича. Эта пьеса также довольно долго находилась под цензурным запретом, она поднимала острые социальные и национальные вопросы. Король — это хозяин мельницы Гроссман (его играл Рафаил Адельгейм). Целиком занятый деланием денег, он забыл о своей национальной принадлежности и готов во время забастовки заменить еврейских рабочих русскими. Гроссман говорит: «Я не знаю никакого еврейства: вы работаете, я плачу, вы не работаете, я не плачу». Но русские рабочие присоединялись к еврейским, и забастовка продолжалась.

Гроссман вынужден был бежать за границу.

К сожалению, постановщики спектакля стремились излишне подчеркнуть характерность в жестикуляции и акценте. Это касалось и исполнения Рафаила Львовича.

В связи со спектаклем «Король» газета «Московские ведомости» выступила с открыто погромной, антисемитской статьей. В ней говорилось о разложении русского театра, дошедшего до пьес, ставящих острые социальные проблемы, да еще на еврейском материале. В статье содержался призыв к Малому театру ни в коем случае не обращаться к «Королю». Что касается широкой публики, то поднимаемые в спектакле проблемы ее очень волновали, поэтому спектакль имел большой успех. Впрочем, вокруг него черносотенцы подняли такой шум, что Адельгеймы были вынуждены отказаться от «Короля».

Как актеры-гастролеры братья Адельгейм заботились о выигрышных ролях. Вот почему у них наряду с классическими произведениями заметное место занимали пьесы откровенно плохие, но зато дающие возможность актерам показать себя максимально эффектно. Прежде всего это относится к современным мелодрамам, написанным актером Александринского театра Г. Ге. Но и в них Адельгеймы стремились подняться до героики, до трагедии.

Братья Адельгейм выступали в двух мелодрамах Ге — «Трильби» и «Казни», — и в обеих имели большой успех.

В одной из газет говорилось: «Только самые захолустные провинциальные сцены еще продолжают питаться затхлой, макулатурной драмой Г. Ге, а в репертуаре братьев Адельгейм этот автор, неумелый и компрометирующий своего учителя Сарду, еще занимает видное место». Но, продолжал журналист, «роль Свенгали как будто сшита на г. Роберта Адельгейма, с его талантом резких штрихов, повышенных чувств, напряженного жеста и кричащей выразительности» [80] «Речь», 1909, 28 февраля. . В еще большей степени по мерке Роберта Адельгейма была сшита роль Годды.

«Казнь» была опубликована в 1901 году. Добродетельный миллионер Викентий Львович Глушарин из тиши деревенской жизни попадает в кафешантанный омут. Он, тяжело болен, и его жизнь висит на волоске. Его дядя Борис Николаевич Глушарин, старый распутник и циник, хочет женить Викентия на некоей Инне. Пока же он знакомит Глушарина с ресторанной певицей Кэт, своей бывшей возлюбленной. Кэт верила, что Борис Николаевич ее любит. Поняв же, что имеет дело с обыкновенным подлецом и сводником, она решает заставить Викентия влюбиться в себя. И добивается своего. Викентий готов на ней жениться. Но в Кэт также влюблен испано-французский певец и танцор Годда. Все идет к тому, что Кэт и Викентий станут мужем и женой. Но появляется Борис Николаевич с Инной, и Кэт готова дать свободу своему жениху и соединиться со своим товарищем по профессии Годдой. Не выдержав подобных испытаний, Викентий умирает от разрыва сердца.

Роль Годды нельзя назвать центральной, но такой она становилась в исполнении Роберта Львовича. Верный своим принципам, он и ее готовил очень тщательно, специально ездил в Милан, чтобы взять у профессора Броджи несколько уроков вокала (по ходу действия Годда пел). В этой роли Адельгейм очаровывал публику. «Тип честного, прямого, пылкого богемы-испанца представал перед зрителями ярко и красиво, точно им показали этюд Фортуни или Медано, этих поэтов испанского жанра в живописи. Кроме того, мастерски владея приятным и прекрасно разработанным голосом и образцовой фразировкой, артист вызывал исполнением в этой роли французской шансон и русских романсов бури «браво» и «биса» у публики» [81] «Северный край» (Ярославль), 1903, 8 марта. .

Признавая, что «Казнь» — пьеса нелепая, что Годда — роль ходульная, А. В. Амфитеатров тем не менее констатировал, что ее постановка при участии Роберта Адельгейма делала полные сборы. И не в том только заключалась приманка, что артист хорошо пел французские, итальянские, цыганские песни. «Любопытен живой тип, который удалось ему создать силою своей наблюдательности, цепкого таланта… С искренностью говорю: я никогда еще не видел более совершенного артистического перевоплощения в собирательный тип… И рыцарь, и буржуа, и альфонс, и богема, и расчетливый плясун, и любящий друг, и сын, и наивно убежденный дуэлист-убийца, и великодушный враг — вся эта амальгама, скипевшаяся причудливыми узорами в одном и том же лице, нашла в Роберте Адельгейме идеального истолкователя и изобразителя. Это его пьеса, а не г. Ге» [82] Амфитеатров А. В. Маски Мельпомены, с. 184–185. .