Коллектив авторов Филология - Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика

Слово приравнивается к порошку аспирина, а семейный герб представляется в виде стакана с кипяченой водой, т. е. как раз тем, чем аспирин запивают, см. контрапунктный пассаж из заключительных строк «Египетской марки»: «В Клину он отведал железнодорожного кофия, который приготовляется по рецепту, неизменному со времен Анны Карениной, из цикория с легкой прибавкой кладбищенской земли или другой гадости в этом роде».

Аптечный лейтмотив «Египетской марки» внятно эксплицирует один из смысловых нюансов аптеки, благодаря чему может служить интерпретирующей инстанцией для последующих текстов. В недавно вышедшем романе С. Гандлевского «Нрзб» герой, Лев Криворотов, звонит своей возлюбленной исключительно из телефонной будки у поселковой аптеки: «С минувшей среды двухкопеечные монеты резко подскочили в цене, ибо давали возможность, едва дотерпев до утра, из будки телефонного автомата у поселковой аптеки звонить Ане и выцыганивать у нее очередное неотложное свидание».

Понятно, что аптеки в первую очередь оборудовались телефонами. Впрочем, телефонные аппараты имелись далеко не только в аптеках, а практически во всех магазинах. Однако именно аптека стала плотно ассоциироваться с телефонией и коммуникацией. Этот факт принадлежит уже не только социальной истории, но и культурного метаописания. На фоне аптечной мандельштамовской рефлексии становится отчетливо видно, как болезненность неразделенной страсти начинающего поэта к поэтессе создается с помощью перевода духовного дискурса в телесный: цена, деньги, монеты, едва дотерпев, аптека, неотложное.

Дополнительным эпиграфом к этому разделу могут служить два фрагмента из пушкинского «Моцарта и Сальери»:

МОЦАРТ:

САЛЬЕРИ:

(Бросает яд в стакан Моцарта )

Моцарт угощает Сальери «искусством», а Сальери угощает Моцарта ядом, причем функционально яд и фальшивая скрипка оказываются равновелики. Бродячий музыкант встраивается в парадигму отравителей и бродячих аптекарей.

С феноменом бродячих аптекарей, распространенном у южных и западных славян, оказывается связан литературный тип приходящего

из ниоткуда

из ниоткуда и внезапно исчезающего героя. Этому сюжету соответствует посетитель Сутулина в «Квадратурине» Кржижановского с его «лекарством» для комнаты.

С этой точки зрения интересен герой рассказа Д. Савицкого «Музыка в таблетках»: настаивающий на «не-аптечности» своего заведения старик-еврей Глоцер, вылезающий из огромного кресла, как из могилы, и в самый критический момент бесследно исчезающий. У Савицкого декорации аптеки оказываются инверсированы: очевидная аптека маскируется под лавочку, продающую аудиотехнику, а «волшебное зелье» достается лишь тому, кто сумеет разглядеть за сверкающим мицубиши написанное от руки объявление «Музыка в таблетках. Всем, кроме язвенников», прикрепленное кнопками на грудь Мэрилин Монро. Симптоматично, что на месте исчезнувших в никуда Глоцера и лавочки затем появляется туристическая фирма.

Эти персонажи не имеют пространственно-временного контекста, они приходят и уходят, как Соломон в «Скупом рыцаре», который действует, не совершая никаких действий. Это особенно характерно для изготовителей сомнительных зелий и ядов. Поэтому и Глоцера, и сутулинского гостя можно условно отнести к отравителям, ибо их деятельность действительно приводит к летальным исходам (вспомним еще «Маленького человека» Ф. Сологуба или лекарство для Л. И. Брежнева, превратившее его в живой труп, в «Палисандрии» Саши Соколова). Нетривиальные реализации аптечного дискурса зачастую ярче обозначают топики темы.

Частной вариацией темы отравителей и губителей является парфюмерный сюжет. Напомню, что специфический запах — одна из черт аптеки. Мифологически запах является одним из медиаторов потустороннего мира. Кроме того, бродячие аптекари большей частью служили цирюльниками. Эта тема осмыслена В. Ф. Одоевским в его «Сказке о том, как опасно ходить девушкам толпой по Невскому проспекту», где парфюмер, злой француз, превращает зазевавшуюся девушку в набор препаратов, а само заведение описывается Одоевским как типичная аптека. (П. Зюскинд в романе «Парфюмер» справедливо возвел инфернальность своего персонажа в предельную степень.)

Впрочем, не стоит забывать и о тех, кто нуждается в услугах аптекарей, — это тоже довольно интересный литературный тип, вроде барона Мюнхгаузена (и у Кржижановского и у Горина) или загадочного «бесноватого» в стихотворении Одарченко «В аптеке продается вата…».

Метаязыковые потенции аптечного текста четко зафиксированы в номинации «„фармацевт“ как разновидность „лишнего человека“», человека из другой среды — в литературном быте «Бродячей собаки».

Однако и А. Эфрос в своей статье «Фаворский» разразился бурными эскападами против критики, которая была подвергнута уничижающему сравнению с аптечным дискурсом, символизирующим лжемудрие и заплетающийся птичий язык.

Один из сайтов, представляющих тексты современной русской литературы, называется «Аптечка. ру» и находится по соответствующему адресу (www.aptechka.agava.ru). Аптека оказывается интерпретирующей инстанцией куда большего масштаба, чем предполагал Вогюэ.

Та же тенденция обнаруживается и в проекте «медгерменевтов» (Инспекция Медицинская герменевтика). Писатель выступает здесь как медгерменевт. В числе актуальных констант современной литературы, выделяемых медгерменевтами, находится и «Аптека (удовольствие от боли)» (http://gif.ru/museum/star/4/index.html). В этом тексте, написанном П. Пепперштейном, аптечный топос утверждается как топос (перерождения русской литературы: «Итак, слова Блока „Ночь, улица, фонарь, аптека…“ оказались пророческими. Именно „аптека“ стала тем плавильным горном, тем алхимическим „гнездом Феникса“, откуда Большая Русская Литература (вроде бы уже умершая, как представлялось многим) вдруг выходит снова живой, активной и полной сил, но уже в облике мощного репликанта с полностью освеженной мышечной тканью и интересными имплантантами в спинном мозгу».

Речь идет, понятно, о жанре «психоделического романа», который Пепперштейн считает ведущим современным жанром, однако «психоделическая революция» относится к культуре в целом (на сайте в рамках «аптечных объектов медгерменевтов» представлены как раз художественные работы) и понимается как «аптечное воскресение культуры». Несмотря на англоязычное происхождение этого аптечного (читай: наркотического, галлюциногенного) сюжета [275], появление Аптеки в роли константы современной культуры вряд ли можно считать случайным, как и то, например, что роман И. Нолль «Аптекарша» был выпущен Б. Акуниным именно в серии «Лекарство от скуки», что незаметно сделало и этот непритязательный немецкий роман фактом русского аптечного дискурса.