Илья Франк - Алогичная культурология

Ты помнишь за окном мерцанье
Чужих созвездий и дворов
И крошечное расстоянье
Двух слов, двух мыслей, двух миров?

И петербургскую погоду —
От холода ли эта дрожь?
Как чудом не свалились в воду,
Как вид с Исакия хорош,

Когда по лестнице кружащей
Мы вознеслись, увидев вдруг
Как на ладони, настоящей
Грядущей жизни крест и круг.

Уже стемнело. Летним садом
Пройдёмся мы в последний раз.
Белеют боги. Странным взглядом,
Как нищие, глядят на нас.

Давай на память. Две монетки
Исчезли в зеркале воды.
И весело шуршали ветки
За две минуты до беды.

Погода начала к весне ломаться,
Теплее стало – вот и прилетели,
И, словно дети малые, резвятся
На зимней неразобранной постели.

Земля и небо, церковь, снег и воды,
Три домика, над ними колокольня,
А за забором даль и ширь природы,
Душа глядит – и ей уже не больно.
Ей чудится возвышенная сила
В берёзах тонких, в очертаньи храма,
И кажется, что всё в себя вместила
Какая-то невидимая рама.

То ль прилетели, то ль во сне приснились —
Постойте, колокольни, не трезвоньте! —
И словно бы нечаянно скрестились
Две веточки на тёмном горизонте.

Мелькнёт любимое лицо
В последний раз, как бы случайно, —
И сделаешься подлецом,
И нет прощенья на прощанье.

И вспомнишь 108-й псалом:
Злодея не ведут на плаху, —
Проклятье сам наденет он
И подпояшет, как рубаху.

И неожиданно поймёшь
Под лампою дневного света,
Что жизнь прожитая есть ложь
И что ты поздно понял это.

В воздухе, забытом на перроне,
Как окурок пахнущем, сухом,
В золотой заоблачной короне,
В тишине над письменным столом,

На песке нагретом возле моря —
То есть в детстве, вдруг родился звук,
И ни с кем не ссорясь и не споря,
Как кузнечик, выпрыгнул из рук.

Пусть всё рассыпалось на части —
Заройся в осень с головой.
Забудешь хлопоты о счастье —
Услышишь ветер над листвой.

Всё кончено. Войди в осенний,
Сквозной, почти прозрачный лес,
Где пятна света, пятна тени
И жизнь протёрлась до чудес.

Пока все спят, душа ушла из дома,
На цыпочках, сняв туфли, не дыша,
Как женщина, сбежавшая к другому,
И не взяла с собою ни гроша.

Мы здесь живём: в шкафу стоит посуда,
И на окне – растения в горшках…
Она уже так далеко отсюда,
Что будет взрыв – и всё вернется в прах.

Мы словно тени на песке —
Сыпучем и горячем,
И мы висим на волоске,
И мы едва не плачем, —

Давай заплачем, – может, вдруг
К чему-то прикоснёмся
И детский ощутим испуг,
И, может быть, проснёмся.

В темноте, как будто под водою,
Движется какая-то машина.
Путь её не освещён звездою,
Фонари бросают свет под шины.

Что же нам с тобой теперь осталось —
Нам, стоящим на ночном пороге?
Иероглиф «жэнь», что значит: «жалость»:
Две полоски на сырой дороге.

Что в старости может присниться,
Когда от мороки земной
Останется счастья крупица
Да шорох листвы за стеной?

Наверное, жаркое лето,
Мальчишечья беготня,
Дорожка из тени и света,
Что в лес уводила, маня…

Я в прошлое вхожу, как в крытый рынок,
Где по бокам встают былые боли
И руки тянут мне, и жуть ужимок…
Я сквозь себя иду помимо воли.

Как много здесь всего: коробки, склянки…
На разных языках зовут торговцы…
Блестят рубины – маленькие ранки…
Одежды сбились в груду, словно овцы…

И с потолка зелёные молитвы
Свисают вниз с надеждой на спасенье…
И с этим скарбом не пройти по бритве
Из вони специй – в воздух воскресенья.

Запах сирени, и детство, и дождь на балконе,
Скоро обедать, и Тютчев с пятном на странице…
Жизнь перешла через холм – и на западном склоне
Вспять оглянуться впервые уже не боится.

Шины как пахнут отцовского велосипеда
Слышит душа и сквозь толщу земли прозревает…
Прыгает в прыгалки девочка – дочка соседа…
Бабочка смятая из-под сачка вылетает…

Небо в сияющих лужах и мачта из спички…
Я не люблю бледнолицых, я друг краснокожих…
Сосны шумят… Возвращается к счастью привычка,
Нужно лишь вспомнить, на что это было похоже…

Двадцать первый век еще страшнее,
Только почему-то не больнее
Ощущаешь эту страшноту…

Оттого, что он ненастоящий —
Как дельфин, на берегу лежащий.
Этот век – как кислый вкус во рту.

Покарябай кожу у дельфина —
Как картон она. И вот картина:
Афродита вышла из воды.

Ну признайся, это невозможно…
Подойди, притронься осторожно —
Никого. Лишь пустота и ты.

Облако тяжёлое, резное
Над ковром, сплетённым из травы.
Небо голубое, неживое.
Чуть позвякивает жесть листвы.

Продолжая жёсткую картину,
Взгляд стальной отметим у реки.
Ветер упирает иглы в спину,
Пляшут солнца злые огоньки.

Человек, бряцающий кимвалом,
В этой инсталляции живёт.
Через ветви смотрит, как в забрало.
Только тем и мягок, что умрёт.

Колеблющаяся занавеска,
Комода тёмная громада.
Кузнечики стрекочут резко,
Их слышно хорошо из сада.

А на веранде светит солнце,
Луч косо падает на стену.
Стучат в квадратные оконца
Деревьев локти и колена.

А от калитки по тропинке
Идёт ко мне навстречу мама.
И рамка на старинном снимке
Мне кажется дверною рамой.

Я живой кораблик из бумаги,
Я плыву по небу голубому,
И бумага не вбирает влаги,
И дорога горняя знакома.

Или вот: одет в сюртук зелёный,
Я кузнечик, от всего свободный,
Стрекотаньем только окрылённый,
К ремеслу иному непригодный.