Андрей Михайлов - Средневековые легенды и западноевропейские литературы

Складывание поэм в цикл, «большой цикл», в рамках письменной традиции было многообразным. Здесь можно выделить несколько различных этапов или стадий. Последовательность их относительно друг друга трудно определима. Видимо, правильнее всего считать их параллельными. Во-первых, это выстраивание существующих поэм в приблизительную непротиворечивую хронологическую последовательность. Здесь неизбежно досочинялись дополнительные эпизоды и куски текста, образующие своеобразные «скрепы» между соседними поэмами. Во-вторых, это продление в ту и другую «сторону» активных сюжетных ветвей (Вивьена, Ренуара-Маллефера-Ренье, Ренье Женнского-Гальена, Жирара Вьеннского и т. п.). В-третьих, это переписывание, переработка старых поэм, создание на их основе новых, уже авторских произведений (так, в первой половине XIII в. трувер Бертран де Бар-сюр-Об создал новый вариант «Жирара Вьеннского», а в конце того же столетия плодовитый поэт Адене ле Руа переработал старую поэму «Осада Барбастра» и создал на ее сюжет новую поэму – «Бев де Коммарши»), Наконец, в-четвертых, это пристраивание к хронологическому «началу» цикла произведений, повествующих о близких и далеких предках Гильома. При этом создавались поэмы в обратной последовательности описываемых в них событий.

Во всем многообразном комплексе поэм, составляющих «большую жесту», можно обнаружить своеобразный «спор» различных повествовательных тенденций. Внутри «большой жесты» входящие в нее «малые циклы» проявляют постоянное стремление к замкнутости, к композиционной завершенности. Так, именно с этими целями была создана поэма «Отрочество Гильома» (или поэмы «Отрочество Вивьена» в «Жесте Вивьена»), Она находилась в нарративном противоречии с поэмой «Нарбоннцы», так как, с одной стороны, кое в чем ее повторяла, с другой же стороны, не могла быть с ней «состыкована» (отсюда постоянные колебания составителей циклических кодексов, о чем говорилось выше). От «Нарбоннцев» же невозможен был прямой переход к «Коронованию Людовика» и следующим поэмам цикла. «Отрочество Гильома» – это поздняя поэма, созданная специально для того, чтобы «Жеста Гильома» имела подобающий композиционный зачин [330]. Точно так же боковые ветви «большой жесты» проявляли тенденцию к автономизации и даже известному выделению из цикла, то есть к возникновению «маргинальных» произведений (примером этого может быть поэма «Гальен, восстановленный в своих правах»), С этой тенденцией соседствовала и спорила иная тенденция – стремление выстроить все поэмы цикла в единую хронологическую линию. Было это неосуществимо, конечно (что с непреложностью вытекает из всего исследования М. Тиссенс). Связи между отдельными поэмами и отдельными микроциклами можно уподобить связям между составными частями «Человеческой комедии» Бальзака: и у писателя XIX в., и в Средневековье одни произведения легко выстраиваются в хронологическую последовательность, другие же – автономны, параллельны основной сюжетной линии (если она вообще может быть выделена), находятся по отношению к последней на некоей сюжетной периферии.

В совокупности входящих в «большой цикл» поэм эпическая родословная Гильома Оранжского выглядит следующей.

Основателем «рода» был взбалмошный и жестокий Савари Аквитанский. У него и его жены Флоры (дочери Тьерри Павийского) было несколько сыновей, в том числе некий Антьом, чья дочь Кларисса вышла замуж за известного эпического героя Рено де Монтобан. Наиболее известным (т. е. привлекшим внимание поэтов) сыном Савари был Гарен де Монглан. У последнего было четверо славных сыновей – Эрнальт Боландский, Жирар Вьеннский, Ренье Женнский и Милон Апулийский. Все они прославились своими подвигами в борьбе с сарацинами. Отметим, что детьми Ренье были Оливье и Альда, хорошо знакомые нам по «Песни о Роланде». У старшего из четырех братьев, Эрнальта Боландского, был сын Эмери, глава рода «Эмеридов», муж кроткой Эрменгарды и отец семи сыновей – Бернара Бребанского, Эрнальта Жеронского, Бева де Коммарши, Гильома Оранжского, Гарена Ансеюнского, Аймера Хилого и Гибера Юного (или д'Андрена) и пяти дочерей (из них названа в «жесте», как уже говорилось, одна Бланшефлор, жена короля Людовика). Все дети Эмери, кроме Гильома, имели многочисленное потомство, и племянники нашего героя густо населяют «жесту». Но в эпической традиции более всего повезло племяннице Аэлисе (дочери Бланшефлор): именно с ней связано развертывание сюжета «жесты». Немало подвигов выпало на долю сына Аэлисы Маллефера (чье рождение стоило жизни его матери), еще больше совершил его сын Ренье, не раз сражавшийся бок о бок со стареющим Гильомом. Сыном же Ренье и принцессы Идуаны был якобы исторический деятель конца XI в. Танкред, активнейший участник Первого крестового похода.

Вполне очевидно, что все эти легендарные предки Гильома (как и потомки его сестер и братьев) в подавляющем большинстве – персонажи вымышленные. Тем более вымышлены их подвиги и приключения, о которых рассказывается в поэмах. Впрочем, история знает некоего Жирара Вьеннского, заметного политического деятеля середины IX в. Он был графом Вьенна в 819–877 гг., прославился своими военными экспедициями против норманнов и неладами с королем Карлом Лысым [331]. Что касается Эмери, то сходное имя носили нарбоннские виконты Аймерик I (ум. в 1105 г.) и Аймерик II (ум. в 1134 г.). Последнему наследовала его дочь Эрменгарда, деятельная и удачливая в политике. Как полагает М. Де Рикер [332], популярность легенд об отце Гильома на юго-западе Франции и в прилегающих испанских землях, возможно, способствовала распространению там имен Эмери-Аймерик-Манрике и Эрменгарда, в том числе среди владетелей Нарбонна. Но прототипами легендарных героев «жесты» они, конечно, не могли быть.

Поздние по времени написания поэмы цикла, такие, как «Отрочество Гарена де Монглан», «Гарен де Монглан», «Гибер д'Андрена», «Фукон Кандийский», «Бев де Коммарши», и тем более такие, как «Жирар Вьеннский» (не произведение Бертрана де Бар-сюр-Об, а позднейшая версия), «Эрнальт Боландский» и ряд других, относятся к третьему этапу эволюции эпической традиции и являют собой результат воздействия на героический эпос поэтики куртуазного романа. То есть перед нами – романизация эпической легенды. Дело не в том, что в строй стиха поздних поэм властно ворвалась рифма, а в том, что существенную трансформацию претерпела сама поэтика эпоса, образный строй произведений, прежде всего герои поэм, их стремления и чувства. Высокий патриотический пафос защиты родины от сарацинских захватчиков сменился прославлением загадочных и романтических приключений, мотивами любви к обольстительной мавританской принцессе, которую герой поэмы и в глаза-то не видел, а лишь слышал о ней от паломников и менестрелей. По модели завоевания Гильомом прекрасной Орабль-Гибор (но вне задач приобретения богатого фьефа и тем более отпора иноземным захватчикам) строят свои взаимоотношения с юными сарацинками и другие герои «большой жесты» – Гибер с Агатой, Фукон Кандийский с Анфелисой, сын Бева де Коммарши Жирар с Малатрией и т. д. Место сурового и грубоватого эпического героя в поздних поэмах занимает странствующий рыцарь, конечно, благородный и храбрый, но также тонко и возвышенно чувствующий и весь ушедший в поиски приключений.