Валерий Земсков - Образ России в современном мире и другие сюжеты

Не способствовала в XVI в. англичанам и особая политика английской короны в вопросе экспансии в Новый Свет. Английский двор при Елизавете фактически передал решение всех вопросов частным советам, своего рода акционерным обществам, объединявшим, с одной стороны, дворцовые круги и аристократию во главе с королевой в качестве частных вкладчиков, с другой – торгово-авантюристические кланы западного побережья Англии (порты Плимут, Бристоль, Дартмут, Эксетер и др.). Таким образом, во многом то были частные экспедиции, корона же выдавала лицензии, требовала свою долю в доходах и оставляла за собой право назначения губернаторов и других высших чиновников. Появление частной инициативы в стратегическом плане имело решающее значение для успеха британской колонизации Северной Америки, однако это обнаружилось только на ее пуританском этапе. До того и действия, и идеология Англии страдали комплексом вторичности по отношению к Испании. Этим объяснялась мощная пропагандистская кампания, сформировавшая «черную легенду» о роли Испании в Новом Свете. Она основывалась во многом на знаменитом историко-публицистическом трактате Бартоломе Лас Касаса «Кратчайшее сообщение о разрушении Индий» (опубл. 1552), написанном в гиперболизированном стилистическом и эмоциональном ключе [237].

Формально английская экспансия трактовалась английской короной так же, как и испанская, в провиденциальном и эсхатологическом ключе: англичане вслед за покорением язычников – шотландцев и ирландцев должны распространить христианство (протестантство) на остальные части света, для чего им предстоит «исправить» грехи католиков-испанцев, изгнав их из Нового Света и проведя новую христианизацию (и даже «вернуть» свободу инкам!). Подобной аргументацией пестрят записки поколения выдающихся морских авантюристов Мартина Фробишера, Фрэнсиса Дрейка, Уолтера Рэли, Майкла Локка, собранные уже упоминавшимися идеологами английской экспансии – Ричардом Хэклитом в книге «Главные морские путешествия, приключения и открытия английской нации» (1589–1600), а вслед за ним Сэмюелем Пёрчесом в «Посмертных записках Ричарда Хэклита, или Странствиях Пёрчеса» (1625).

Однако неудачи долго преследовали англичан как на юге, так на севере континента. Только в 1607 г. там основано первое английское поселение – Джеймстаун (положившее начало будущему штату Виргиния), но настоящая колонизация начинается в 1620 г., когда первое поселение в Новой Англии основывают «святые» пуритане.

Можно сказать, что, в отличие от универсального, подлинного размаха «Открытия», совершенного Испанией, английские открытия можно писать «с маленькой буквы»: они носили локальный характер. Вместе с тем нельзя не признать важности обнаружения путей в Америку Северным маршрутом.

Иное дело русский вариант: экспансия осуществлялась в пределах давно известного континуума Старого Света. Первые сведения о походах русских за Югру и в Самоядь встречаются в летописях XII в. Русские люди в годы ордынского ига достаточно прочно утверждаются в Заволжье; объектом колонизации стала также Великая Пермь. Московская волна колонизации активизируется с середины XV в. (походы 1499–1550 гг.), когда русские доходят до Иртыша и низовьев Оби, где ставят первые семь известных нам острожков. Ситуация резко меняется в 1555 г., когда после завоевания Казанского и Астраханского ханств и принятия шерти (присяги) ногайскими мурзами сибирский хан Едигер также прислал Ивану Грозному шертную грамоту, и русский царь стал именоваться «всеа Сибирскыа Земли обладатель», а с 1559 г. – «Царь Сибирский». И если представления западноевропейского человека о Верхней Индии (Сибири) до начала (и позднее) завоевания Сибири русскими были туманными, полны мифологизма, то для русских восточная ойкумена – зона постоянных контактов.

Несомненно, с этим связано и отсутствие в русском лексиконе эпохи экспансии XVII в. понятия, равнозначного «Открытию» (Descubrimiento – исп., Discovery – англ.); употребляются иные термины: прииск, приискивать, проведыванье, проведывать («новые землицы», «новые реки» и т. д.). Таковы типовые формулы из русских челобитных XVII в., например, из текстов выдающегося первопроходца Семёна Дежнёва, открывшего пролив между Азией и Америкой – позже Берингов.

Семантические различия очевидны и принципиальны. Испанский глагол descubrir (открытие), как и древнерусское «открыти», в семантической глубине содержит действие снятия покрова с того, что скрыто, т. е. обнаружения совершенно неведомого, тайны. Русский же «прииск» имеет значение дополнительного узнавания к тому, что уже известно.

Но не исключена и роль испанского примера для русской экспансии. Он, несомненно, послужил одним из важных импульсов.

Как писал М. П. Алексеев, через сообщения и переводные сочинения Испания явила для русских «возбуждающий пример военно-колониальной экспансии, горячку которой Московское государство пережило несколько позже [238]. Впрочем, вопрос о значении этого примера для России (хотя, как уже отмечалось, русское продвижение на восток имеет гораздо более давнюю историю) пока остается открытым и нуждается в дальнейшем изучении на разных уровнях: от уровня выработки государственно-политической концепции экспансии до уровня текстов (концептуально-метафорическое осмысление открываемых новых земель и народов и стилистическое воплощение новооткрытого). Речь идет и об обмене информацией при политических контактах (русские посольства в Испании), культурных контактах (беседы итальянцев – известного итальянского гуманиста, историка Паоло Джовио и географа, историка Джованни Баттиста Рамузио с русскими о Сибири – но ведь, несомненно, был и встречный интерес); осмыслении этих событий при русском дворе и в русской литературе, начиная с Максима Грека; распространении переводной литературы («Хроника всего мира» польского историка, писателя Мартина Бельского, хронографы, труды фламандского картографа и географа Герарда Меркатора, атлас голландского картографа Яна Виллема Блау и т. д.) [239]. Все важно для понимания стимулов и фона. Меньше оснований, видимо, говорить о непосредственных влияниях, особенно в отношении ранних памятников, но идеологический и политический импульсы весьма вероятны.

После взятия Казанского ханства, с середины XVI в. открывается возможность, базируясь на уже давних зонах колонизации, таких как Великая Пермь, Строгановские колонии, продолжить путь на восток за Камень (Урал) по лесной, таежной полосе, т. е. через иную географически-климатическую зону с неизвестными пределами. Это также было открытие неведомого, хотя и в пределах старого континуума. Испанцы пересекали «море мрака», океан, а русские – «океан-тайгу». Как писал теоретик евразийства, философ, экономист, географ П. Н. Савицкий, «русские, пройдя насквозь тайгу от Онеги до Охоты, сделали ее стихией, соразмерной Степи» [240], т. е. ввели ее в зону своих культурно-цивилизационных контактов, в чем и состоит, собственно, историко-культурный смысл понятия «открытие». И еще одно высказывание П. Н. Савицкого: «Русские пересотворили восточный космос, пройдя в XVI в. по всей Сибири от Урала до Камчатки и Чукотки” [241], т. е. русские создали в этой зоне иной мир – именно то, что сделали и испанцы в Новом Свете.