Под ред. И.Ренчлера, Б.Херцбергер, Д.Эпстайна - Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики

Человек, возглавляющий группу гостей, нередко бывает одним из тех, чей отец был убит или кто сам убил с помощью колдовства кого-нибудь из жителей деревни хозяев. Он идет с открытым лицом, бросая вызов хозяевам, чтобы они покарали его, или же демонстрируя, что не боится встречи с ними.

Поэтому за его телодвижениями следят особенно внимательно. Совершенно очевидно, что в таком прибытии гостей много ритуализованной враждебности. Эта враждебность должна быть рассеяна приглашением садиться, подачей еды и принятием гостями свиного сала, от которого все они по очереди должны откусить по кусочку и таким образом разделить трапезу с хозяевами. Свиное сало у виру, так же как у мелпа, означает дружбу и доверие, а гости, принимая его, как бы говорят: «Ты меня не отравишь, так что я приму от тебя пищу». Таким образом, животворная пища нейтрализует смертоносное колдовство.

Украшения женщин виру изучать труднее, так как женщины и девушки носят их реже, чем мужчины; это главным образом результат деятельности миссий. Однако на одной серии фотографий, относящихся к 1967 г., запечатлены разрисованные женские тела с узорами, совершенно не похожими на мужскую разрисовку; для женщин характерны кольцевые полосы вокруг суставов ног и рук, пупка и половых органов. Мне не удалось получить у самих виру объяснения этих колец, аналогичного объяснению птичьей темы в разрисовке мужчин; возможно, что кольца должны привлекать внимание к отверстиям тела. Подробно обсуждать эту тему с женщинами моложе 30 лет оказалось трудно, так как примерно 20 лет назад матери перестали обучать их этим вещам, а многие женщины постарше успели умереть. Однако такие кольца, возможно, подсознательно изображают женское чрево. Это могло быть женским аналогом разрисовки лица у мужчин, символизирующим стремление к продолжению рода. В разрисовке женского лица тоже могли фигурировать птичьи мотивы, но, кроме того, в ней использовались символы солнца и луны, так что кольца, о которых говорилось выше, возможно, представляют — уже на осознанном уровне-эти небесные тела.

Другая особенность нарядов женщин или девушек — своего рода травестизм, выражающийся в ношении мужской церемониальной одежды. Одна женщина, оставшаяся вдовой после гибели мужа в сражении, в память о нем на протяжении нескольких лет, пока ее дочь не выросла, надевала на нее мужской передник. Подобно «печальным именам», о которых я уже говорил, в этом есть и элемент мести. Ношение женщиной мужской одежды имеет целью «подавлять душу» того, кто виновен в гибели мужчины (алине йомини кауракере такой). Такая идея типична для представлений виру о символическом смысле действий.

Какой-то необычный акт может заполонить и убить душу человека и тем самым вызвать его смерть. Описанный здесь акт переодевания содержит противоречие: «это женщина, но на ней мужской наряд». Кто же она в таком случае? Подобного рода аномальные обычаи тесно связаны также с манипулированием властью. Кроме того, я предполагаю их связь с эстетическим опытом, который позволяет обнаружить что-то еще кроме непосредственных ощущений. Так мы находим связь между эстетикой и выражением силы.

Можно указать и на другое различие между современными виру и мелла. Мелла при передаче ценных подарков произносят торжественные речи, в которых главными темами служат политические вопросы, взаимоотношения между группами и дела выдающихся старшин. Мужские и женские танцевальные группы не только пляшут, но и поют, причем в их песнях тоже присутствуют политические моменты. У виру ничего подобного не бывает.

Во-первых, женщины редко предстают в полном наряде и идут рядом с мужчинами; они держатся позади мужчин и молча несут сетки, чтобы забрать с собой свинину, которую им дадут.

Во-вторых, сами мужчины тоже не поют и не произносят речей, а идут молча. Такое поведение сложилось недавно: миссии запрещают петь и выступать с речами. До 1960 г. и мужчины, и женщины разукрашивали себя и пели, входя на церемониальную площадку в качестве принимающих дары. В наши дни только отдельные люди выкрикивают или произносят нараспев имена одариваемых, когда раздают свинину своим родственникам. При этом виру придают большое значение невербальной коммуникации-таким сигналам, как, например, взмах дубинки, споткнувшийся человек или выстроившиеся в ряд мужчины. Я думаю, что это тоже создает проблему для виру. Использование действий вместо слов делает обмен информацией менее гибким, и сообщения относительно вражды или дружбы не могут быть достаточно тонкими или детальными. Как бы то ни было, в социальной структуре виру союзы между группами разработаны менее полно, чем у мелпа. Поэтому на празднествах забоя свиней тем для разговоров у виру меньше. Союзы между индивидуумами поддерживаются целым рядом очень строгих правил, касающихся родственников и материнской родни. Нередко между группами существует вражда; это не исключает обмена подарками, но вносит в них элемент опасности. Враждебность не выражается словами, но становится совершенно очевидной при изучении смысла различных действий, в частности поднесения гостю пои мокора-кусков свинины, нарезанных необычным способом, в котором и заключена угроза. Как говорят виру, эта «угроза» может оказаться смертельной, если душа принимающего дар недостаточно сильна, чтобы выдержать испытание, не дрогнув или не споткнувшись.

Обсуждение и выводы

Приведенное описание ритуальных украшений у мелпа и виру показывает, что эти народы способны к эстетическим суждениям, которые, однако, никогда не бывают чисто эстетическими. Область эстетики — это одновременно область ценностей, в которой соединяется все: жизнь и смерть, социальный успех, плодовитость и богатство. Участники празднеств часто воспринимаются зрителями как нечто противоречивое. Они выставляют себя напоказ, но при этом изменяют свой облик. Они демонстрируют враждебность, но одновременно приветливость и дружбу. Женщины могут быть одеты как мужчины. Нередко зрителям передаются сразу два сообщения, противоречащие одно другому, но это противоречие может быть снято на более высоком уровне. Я полагаю, что это двойственное восприятие и разрешение противоречий присуще эстетическому опыту зрителей, а возможно, и самих участников таких демонстраций. По логике вещей враждебность исключает дружбу, но на практике, как всем известно, взаимоотношения могут многократно переходить от одного из этих полюсов к другому. Иллюстрацией служат украшения и действия людей на празднествах как у мелпа, так и у виру. Противоречия между ними позволяют группам и отдельным людям оценивать существующее у них равновесие между враждебностью и дружбой, а также изменять его. Поскольку это равновесие очень важно для сосуществования и выживания обеих групп (или для конфликта между ними и угрозы вымирания), очевидно, что такие празднества выполняют фундаментальные социальные и биологические функции; именно в этом контексте накапливается эстетический опыт, ведущий к оценке танцев как хороших или плохих, привлекательных или не заслуживающих внимания. Такого рода суммарные оценки содержат то, что можно назвать эстетическим элементом, но его смысл выходит за пределы самой эстетики. Одна из проблем, о которой я упоминал ранее, состоит в том, правомерно ли применять концепцию эстетики к самым разным культурам. Отвечая на этот вопрос прямо, следует сказать: в узком смысле-нет; в более широком — да. Эстетика в узком смысле, которую я здесь имею в виду, ассоциируется с предположительно бескорыстным и чистым любованием красотой или формой, не несущей социальных или культурных функций. Народам мел-па и виру такая эстетика чужда, поскольку для них эстетическое восприятие, будучи одним из видов опыта, неотделима от других его видов. Для них все социальные явления «тотальны» в том смысле, что они имеют одновременно политическое, экономическое, религиозное и эстетическое измерения.