Виктор Полищук - Лекции по культурологии

Нас не должно удивлять отмеченное только что разночтение в восприятии человеком Древней Руси себя и другого. Если отношения власти и подчинения определяли собой культуру в целом, то эти же отношения определяли и культуру отдельного человека. Как правило, люди в своих отношениях к окружающим лишь воспроизводят испытываемые ими отношения к самим себе. Исходя из этого в древнекитайской философии и в христианстве был сформулирован принцип, предписывающий человеку относиться к другим людям не так, как они к нему относятся, а так, как бы он хотел, чтобы они относились к нему. Но христианство прельстило посланцев киевского князя не своей этической стороной, а внешней красотой и блеском. Эта внешняя сторона византийского богослужения мало способствовала внутреннему преображению человека Древней Руси, его протест против крещения выражался в стремлении сохранить веру предков – язычество.

Поскольку крещение Руси было проведено по инициативе власти, оно не изменило монологической сути древнерусской культуры, как не изменило оно и одномерности в восприятии человека. Но крещение способствовало расколу в душе человека. Не успев созреть, «выделаться» в качестве самостоятельной и своеобразной личности, человек был поставлен перед необходимостью принять чужой образ. Нужно было быть христианской личностью по предписанию власти, что, конечно, невозможно в принципе и противоречит самому духу христианства. Однако во времена крещения Руси дух христианского учения мало волновал не только киевских князей, но и византийскую церковь. В IX–XI вв. иерархи восточного христианства обличали западное христианство не в отступлении от духа учения Христа, а в нарушении буквы, в несоблюдении обрядовых и дисциплинарных особенностей. Как известно, разделение христианской церкви на западную (римско-католическую) и восточную (греко-католическую, православную) произошло в 1054 г. После распада Византийской империи в середине XV в. Россия стала восприниматься как единственная преемница византийского христианства. В начале XVI в. монахом Филофеем из псковского Елеазарова монастыря была провозглашена мысль о Москве как о «третьем Риме». Но что могла наследовать Россия? Она наследовала идею империи и внешнюю, обрядовую сторону христианского учения, церковную декоративность, которая в X в. запала в души русичам. В отечественной культуре и по сей день сохраняет своё значение стремление к видимости и декоративности.

Два фактора имели роковое значение в формировании древнерусской культуры: произвол власти, совершенно не считавшейся с народом, и христианство, воспринятое на восточный лад. Византийское мировоззрение, исключавшее какое-либо понятие человеческой личности, явилось на Руси идейным обоснованием и без того господствовавшего пренебрежения к личности. А склонность к декорациям, к созданию видимости стала внешним выражением внутреннего пренебрежения к элементарным запросам человеческой жизни. Несоответствие внешнего внутреннему, пропасть, лежащая между тем и другим, постепенно становилась жизненной нормой. Двоеверием и двоедушием были пронизаны все слои общества. На Руси лишь юродивые да святые могли себе позволить быть искренними.

Раскол, который и без того существовал в душе россиянина, в XVII в. привёл к отделению части верующих от русской православной церкви. Поводом к расколу послужили реформы патриарха Никона, но причиной был протест народа, не желавшего мириться с церковной и светской властью вообще. Раскол показал, что в «низах» общества существует личностное сознание. Не случайно именно в XVII в., как писал Д.С. Лихачёв, «человеческий характер бы впервые «открыт» для исторических писателей, предстал перед ними как нечто сложное и противоречивое». 119Свободная личность на Руси проявлялась в «гуньке кабацкой», на последней ступени падения, в поисках смерти как освобождения от всех страданий». 120Дуалистичность в русской культуре означала взаимоисключающее сосуществование самобытности, рождавшейся в «низах» общества, и искусственности, насаждаемой «верхами». В общем это было противостояние народной и официальной культур, но использование христианства как официальной религии влекло за собой оценку народной культуры как языческой. Так было во всех христианских странах. Для Руси же характерна была оценка всего самобытного − как антигосударственного, направленного против власти. Причина проста: власть на Руси всегда была казённой и искусственной. Поэтому и в самобытности видели угрозу власти. Самобытное творчество преследовалось, изгонялось, а если и признавалось, то лишь после смерти авторов. Чтобы сохранить культуру, которая не признавалась официально, нужно было бежать в леса, как старообрядцы, или же уезжать за пределы империи. Так было в XVII в., так было в XX в. после 1917 года. Парадоксально, но факт: для того чтобы сохранить русскую речь, русские обряды, нужно было эмигрировать из России куда-нибудь в Америку или в Канаду, где и сегодня существуют русские поселения, сохранившие традиции и обычаи, о которых мы с вами можем прочесть только в книгах.

Казённость и искусственность власти в России ярко проявлялись в культуре светского общества, которое в образах немецкой или французской культуры видело примеры для подражания. Власть, пытавшаяся переделать на немецкий или французский лад не только собственные манеры, но и манеры своих подданных, не могла восприниматься как своя власть. По крайней мере, со времен Петра I границы Российской империи проходили не только между империей и другими странами, но ещё и между народом и властью. Не удивительно, что насаждавшаяся властью культура воспринималась в народе как что-то заграничное и искусственное. Культура на Руси ещё и до XVII в. отождествлялась с искусством, т.е. с чем-то ненастоящим, мнимым, но пробуждающим интерес и отвлекающим от повседневных забот. 121После петровских реформ многое в русской жизни стало искусственным. Сословное деление общества, бюрократический аппарат, администрирование, многочисленные инструкции – всё это должно было бы служить общему подъёму социальной культуры, но в действительности усиливало лишь недоверие к культуре вообще. Такое недоверие к ней как к чему-то искусственному, без чего в принципе можно в жизни обойтись, наблюдается в обществе и сегодня. Прежде всего недоверием к культуре объясняется тот факт, что её развитие не является первоочередной заботой ни правительства, ни рядовых граждан России. Но это недоверие выражается чаще всего по отношению к своей, отечественной культуре, которая оценивается заведомо ниже западной. До XVIII в. положение было иным, эталоном считалась византийская культура, но со времен Петра I знаки плюс и минус поменялись местами. И восточная, и западная ориентации российской культуры носили совершенно искусственный характер и лишь препятствовали созреванию своего, самобытного культурного образа. Отсутствие определённости в культуре вызывает необходимость всё время оценивать, сопоставлять, сравнивать различные явления друг с другом, а не с традициями или идеалами, которые значительно облегчают сам процесс оценивания. Интересно, что это выражается даже в составе слов русского языка. По подсчётам специалистов, свыше сорока процентов русской лексики носит оценочный характер, а в любом другом языке – не больше пятнадцати. 122Язык свидетельствует о неопределённости не только в культуре, но и в человеке. С неопределённостью связаны и вечные поиски правды, которые так характерны для русской культуры. Правдой русский человек интересовался больше, чем собственными правами, но за его поисками правды всегда скрывались опасения быть обманутым в искусственном мире русской культуры и государственности. Опасения, которые не предохраняли его от обманов, от увлечения видимостью, иллюзией.