Андрей Зорин - Появление героя. Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века

Во французском видел, что ты хочешь постараться через два года приехать в Москву, а в русском видел, что мысль о ней сделалась способностью души твоей. Я говорил Жуков<���скому>, что я бы желал, чтобы ты чаще больше думал о ней, ты был бы веселее. Он с этим согласен (50: 50 об.).

Чтение писем не только не приблизило его к пониманию переживаний корреспондента, но и имело прямо противоположный эффект.

Тургенев рассказывал Жуковскому о некоторых своих сомнениях и беспокойствах, хотя для этого ему приходилось в нарушение собственных правил посылать ему письма, не предназначавшиеся для глаз Екатерины Михайловны. Тем не менее он не мог позволить себе признаться собрату по поэзии, в наибольшей степени отвечавшему его идеалу прекрасной души, в том, что бездумно подал надежды девушке, сам при этом оставаясь холодным. Еще менее он мог допустить, чтобы Александр Иванович, тоже читавший письма, узнал, что старший брат расстроил его сердечное увлечение, в сущности, по недоразумению.

Тургенев мог написать Жуковскому и брату только, что «совсем лишился спокойствия» из-за мысли, «что будет, наконец, с ней, в случае неудачи, которая так возможна» (ЖРК: 387, 389), то есть если препятствия к их браку окажутся неодолимыми, но уверял их в искренности своих чувств. «Я люблю ее», – писал он, подчеркнув слово «люблю» и выдавая тем самым собственную неуверенность и усилие убедить собеседников в том, во что он сам не верил. Вопреки тому, чему учил Лафатер, Андрей Иванович также не мог быть вполне откровенен даже перед собой.

Перечитываю письмы К<���атерины> М<���ихайловны>. Зачем не написать здесь того, в чем признаюсь сам себе au fond de coeur [в глубине сердца (фр.)]. А<���нна> М<���ихайловна>! – Нет! Может быть, в сердце это пройдет, а здесь это навсегда останется (ВЗ: 108).

Автор дневника запрещает себе писать о тайной любви и одновременно делает это. Страдать от собственной холодности на фоне искреннего и благородного чувства было дурно само по себе, но соблазнять одну девушку, будучи безнадежно влюбленным в другую, казалось Андрею Ивановичу столь чудовищным, что он пытался изъять эту составляющую из собственной автоконцепции.

Эта запись сделана 25 декабря. На следующий день Екатерина Михайловна отправила в Петербург еще два письма, из которых Андрей Иванович узнал, что она почитает его права над собой священными и полагает, что для их, уже заключенного, союза недостает лишь «обрядного утверждения», которого она ожидает по его возвращении из чужих краев (ВЗ: 114–115).

В первый день 1802 года Тургенев вспоминал мечту двухлетней давности «жить в глубоком инкогнито», «скитаться по улицам и все деньги свои употреблять для несчастливых» (ВЗ: 108). Теперь он «мучился теми же мыслями», что и тогда, но таиться ему надо было уже не от родных, которые могли узнать о его позорной болезни, а от возлюбленной:

Другая мечта <���…> была – уехать с Жук<���овским> путешествовать на море по вселенной, чтоб быть забытым от К<���атерины> М<���ихайловны>. Мы бы принялись читать полезное и все, что относится к этому предмету; объездили Европу, и из Лондона, написав, что я утонул в море, пустились бы в Пенсильванию, а оттуда по островам Атлантического океана <���…> и возвратились бы в Москву инкогнито.

Иногда представляю себя в семейственной жизни; но эта картина бледна перед теми – что делать? Может быть, в сущности все было бы напротив, и, может быть, и будет. <���…> Но она страстно любит меня! А!? Вот, опыт, которого я забывать не должен! (ВЗ: 109)

Через несколько дней Тургенев писал Жуковскому. В его письме речь идет о воображаемой поездке в дальние страны:

Жуковской, знаешь ли, где я был в эти дни? На Атлантических островах, в Пенсильвании, но с кем – это, верно ты угадал уже. Не с другим, как с тобой. Вдруг объехав Европу <���…> мы отправляемся из Лондона в Бостон, Филадельфию, а оттуда вокруг всего Шара Великого. <���…> и через 4 года возвращаемся смуглые и загорелые в Лондон, оттуда прямо в Россию и прямо в Москву. <���…> Но вообрази, что нас почитают уже мертвыми, да и плакать об нас перестали, и вдруг мы являемся на сцену (ЖРК: 389–390).

В четырехлетнее кругосветное путешествие отправился переживший любовное крушение Сен-Пре после того, как Юлия вышла замуж. С описания его нежданного возвращения начинается четвертая часть «Новой Элоизы».

Роман Тургенева находился на совсем другой стадии развития, но и Андрей Иванович чувствовал потребность бежать за океан. Однако планы кругосветного путешествия, которое должно было, как и плавание по морям Сен-Пре, продолжаться четыре года, упоминаются в письме вне всякой связи с драматическими перипетиями любовной коллизии, из которых Андрей Иванович не видел возможности выбраться. Идея вернуться в Москву инкогнито сменяется мечтой об эффектном появлении исчезнувших друзей, а слухи об их смерти оказываются порождены вовсе не намерением сознательно ввести близких в заблуждение, но слишком долгим отсутствием. Отчаянное дезертирство превращается в авантюрную эскападу.

В том же письме Тургенев пишет Жуковскому и брату о своих отношениях с Екатериной Соковниной. Он уверяет их, что непрестанно думает о том, что с ней будет:

Когда воображу, что другой владеет ею, то и это меня волнует; когда воображу, что она так пламенно меня любит (вы бы это видели, когда бы читали ее записки) и вздумаю, как мало судьба клонит к нашему соединению и что, может быть, я сделаю ее навек несчастной, когда все это воображу, то вообразите, каково мне бывает в такие минуты, а других минут, кроме этих, мало. Не поверите, как душа моя мертва и уныла и как я при этом страдаю. Вы должны друзья мои прохлаждать ее сердце. Старайтесь удалить ее от мыслей; все мои письмы к этому клонятся; нельзя всего писать, с нетерпением жду брата; послушай Алек<���сандр> не заводи, ради бога, ничего серьезного с А<���нной> М<���ихайловной>, не учреждай переписки; это говорит горестная опытность брата и друга. Ты видишь во что я увлечен (Там же, 389).

Андрей Иванович еще надеется, что ему удастся каким-то образом выпутаться, он просит Жуковского и Александра Ивановича «прохлаждать» сердце Екатерины Михайловны, ссылаясь при этом не на собственную неготовность к браку, а на на судьбу, которая не располагает к соединению влюбленных.

Он видел, что все его письма, которые к «этому клонились», имели прямо противоположный эффект, но все же продолжал рассчитывать, что находящиеся поблизости от его возлюбленной друзья лучше справятся с этой задачей. Одновременно он давал понять брату, что не считает его отношения с Анной Михайловной достаточно серьезными, тем самым уменьшая степень своей вины перед ним. Андрей Иванович ждал Александра Ивановича и Андрея Кайсарова в Петербурге и, вероятно, рассчитывал обсудить с ними свой странный роман. Он еще не знал, что решающий поворот сюжета уже произошел.