Юрий Левада - Время перемен. Предмет и позиция исследователя (сборник)

Переходная ситуация обострила внимание к роли военных и спецслужбовских структур в общественной жизни страны с двух сторон: во-первых, ФСБ снова предстает как «кузница» руководящих кадров нового президента и части его окружения; во-вторых, прямое и значительное влияние на общество оказывают действия и амбиции военного командования и военных структур (армейских, МВД и др.), участвующих в чеченском конфликте. Серьезное значение для состояния общества имеют процессы, происходящие в действующих вооруженных силах – декларированные некоторыми, в том числе и демократическими, политиками надежды на «возрождение» армии или наблюдаемые тенденции деградации ее личного состава, ожесточение, развитие «чеченского синдрома», аналогичного «афганскому», и пр.

Как показывают исследования, сама по себе длительная связь В. Путина с «органами» вызывает беспокойство у сравнительно небольшой части опрошенных – менее чем у четверти. В сентябре 1999 г. полное доверие к службам госбезопасности выражали 20 % опрошенных, полное недоверие – 25 %. Образ органов НКВД – КГБ как самостоятельного субъекта карательного насилия (созданный, кстати, для самооправдания партийным руководством еще при И. Сталине, если не ранее, а потом активно использовавшийся в аналогичных целях уже Н. Хрущевым) практически полностью утратил свою силу.

Если в прошлом избирательном цикле 1995–1996 гг. основным «динамизирующим» фактором была несколько искусственно раздутая конфронтация между некоммунистами и коммунистами (в тени которой оставалась «первая» постсоветская война в Чечне), то в 1999–2000 гг. таким фактором стала новая чеченская война. Политическая консолидация общества в поддержку только что предъявленного стране нового премьера и преемника президента вряд ли была бы возможна без воинственной («агрессивной» в социально-психологическом смысле) мобилизации против общей опасности. Притом опасности вполне зримой, повсеместной, предъявленной стране грохотом и жертвами провокационных взрывов.

На протяжении всех месяцев войны на Северном Кавказе общественное мнение в стране находится в напряженном, экстремальном, давно не виданном состоянии воинственной мобилизованности. Значительное большинство населения (около 70 %) демонстративно поддерживает продолжение военной операции до победного конца.

Возникший осенью 1999 г. широко распространенный страх населения перед возможными новыми актами террора к концу года стал заметно слабее. Предполагаемых виновников взрывов пока не смогли найти, до судебного разбирательства обвинений дело не дошло. Однако значительной части населения официальная версия причастности к взрывам чеченских боевиков (к которым к концу 1999 г. стали причислять и властные структуры Ичкерии) представляется достаточным доказательством их виновности. Чувства ненависти и мести по отношению к чеченским боевикам и всем их поддерживающим разделяет, согласно опросам, около трети населения, примерно столько же согласны с тем, что разрушенные селения в Чечне не стоит восстанавливать, что раненых боевиков не следует лечить, что с боевиками можно расправляться без всяких судебных процедур.

Отметим две существенные особенности восприятия новой чеченской войны в общественном мнении.

Во-первых, отсутствие заметного влияния военных потерь на настроения общества. Потери – даже по официальным данным – растут, но общая поддержка населением военных действий сохраняется.

Во-вторых, при общей воинственной напряженности общественного мнения желание непосредственного личного участия в операциях против террористов и мятежников выражено весьма слабо: так, в ноябре 1999 г. такую готовность выражали 19 % опрошенных (против 65 %).

В основе обоих феноменов, как можно полагать, лежит «постороннее», своего рода «зрительское» отношение к чеченским событиям. Это не равнодушие, не безразличие: в массовых настроениях есть и гнев, и боль, и печаль, – но преимущественно в тех формах, которые обнаруживают заинтересованные и взволнованные зрители действия, происходящего на экране, на сцене, отгороженной от публики. Непосредственную боль человеческих смертей и страданий испытывают близкие, соседи, товарищи попавших в беду. В целом по стране это, возможно, десятки тысяч людей. Для остальных миллионов война остается событием по ту сторону телевизионного экрана. Более того, значительная часть людей сознательно или не вполне сознательно отстраняет от себя самую тревожную, самую мучительную информацию, замыкаясь в собственных повседневных заботах. (Подобным же образом отстраняются люди и от ответственности за происходящее в стране.) Отсюда и решительное нежелание большинства людей участвовать в осуществлении той самой акции, которую они так активно (но только как «зрители»!) поддерживают. С этим связана и устойчивость оптимистических тенденций в общественных настроениях в тревожные месяцы осени 1999 г.

Так, собственно, работает в российском обществе феномен «астенического синдрома» – отсутствия нормальной болевой реакции на разрыв социальной ткани, а также на разрыв «связи времен» (реакция на действие не связана с учетом его последствий). Но это значит, в числе прочего, и то, что негативная, «агрессивная» мобилизация порождает преимущественно демонстративную консолидацию общества. Ни солидарно переживаемые чувства гнева и отмщения, ни единодушные голосования не означают реального единства активных действий.

Заслуживает внимания динамика представлений о перспективах военных действий на Северном Кавказе. Несмотря на рост победных ожиданий, особенно заметный к концу 1999 г., значительная часть опрошенных видит скорее пессимистические сценарии развития ситуации.

Как ни странно на первый взгляд, но за долгие месяцы войны отношение российского населения к возможности отделения Чечни от России не слишком изменилось: в сентябре 1999 г. лишь 14 % считали необходимым воспрепятствовать отделению Чечни любыми средствами, включая военные, в конце года такую позицию занимали чаще. Но ранее и теперь большинство готово смириться с независимостью мятежной провинции. Не потому, что одобряет действия чеченских сепаратистов, а чтобы «отделаться», отстраниться от всего узла тревог и противоречий. (Тот же астенический сидром.)

За несколько месяцев существенно изменилась политическая сцена страны – характер действующих лиц и самого действия. Характерное для минувшего десятилетия противостояние «демократов» коммунистам, определявшее (или, по крайней мере, обозначавшее) политические разграничения, явно уходит в прошлое. На первый план выходит «партия власти» («государственная» партия по своим претензиям).