Юрий Левада - Время перемен. Предмет и позиция исследователя (сборник)

В город можно попасть случайно и надолго остаться в нем гостем. Статистика преступлений и нравственных срывов обычно особое внимание уделяет горожанам первого и второго поколений: значительная часть их с трудом «привыкает» к особенностям городской жизни, порой это бывает болезненно. Под «привыканием» в данном случае имеется в виду формирование характерных для городской жизни регуляторов поведения – в структуре человеческой личности. Сначала человек входит в город. Позже, значительно медленнее город «входит» в человека.

В учебниках социологии город и «городской человек» сопоставляются с селом и «сельским человеком». Правда, встретиться с последним становится все труднее. Реально сталкиваются с городскими условиями те нормы и установки людей, которые сами являются продуктами «полураспада» старого, некогда замкнутого в себе села.

Именно в этой ситуации создается и многократно воспроизводится проблема уже знакомой нам «грани освоения». На тяжелом изломе сельского сознания выросло в свое время противопоставление «свое – казенное». В этой – увы, не отжившей – формуле догородского, досовременного сознания все «не свое» выступает как чуждое, как «непризнанное иное».

Чтобы признать правомерность «других» в условиях городского многообразия, нужно ориентироваться не на отношения «своего» и «чужого», а на общезначимые нормы и правила. Это вполне очевидное положение не всегда просто осуществить.

Не столь уж редко в напряженной ситуации предпочитают обращаться за помощью к людям ближайшего окружения – семье, соседям, а не к закону как общей норме, обязательной для всех и специально охраняемой. Между тем именно город еще в древние времена провозгласил и до сих пор утверждает новый тип контроля за поведением людей: ответственность каждого перед обществом в целом, личная ответственность перед законом, перед которым все равны и который свободен от всех пристрастий.

Кто не знает, что у римлян все дороги вели в Вечный город? Но многие ли задумывались над тем, почему этим дорогам приписывалось некое направление? Разве эти знаменитые столбовые пути не вели также и из Рима? Должно быть, изречение относится не к дорогам как техническим сооружениям, а к силовым линиям человеческих коммуникаций, которые обладают и направлениями. Притом это не обязательно направленность перемещения: римские, византийские и прочие провинциалы сбегались массами в города лишь в периоды разорительных социальных или стихийных бедствий. Дело в ориентации на город как политический, экономический центр общества, хранитель его культурного наследия. Периферия поставляет ресурсы, центр придает целому организованность, структуру, форму. Конечно, материал, способ и «баланс» такого обмена менялись с историческими эпохами.

Вместе с тем изменяется и характер той «перегородки», которая обособляет центр от среды или периферии общества. Некогда такую перегородку порой обозначали крепостные стены, но создавала ее разница в правах и возможностях, в стиле жизни. Стены падают, а разнородность экономических и культурных систем, механизмов регуляции человеческих отношений надолго сохраняются, хотя и формы, и значение ее подвержены переменам.

В наших, современных условиях сама односторонность жизненных ориентаций большой части населения («в город!») создает напор, в известной мере укрепляющий незримые «стены» городов, в то же время способствующий их разбуханию.

Мы уже отмечали, что городской человек – продукт длительного формирования: его «филогенез» занял несколько сот лет, а «онтогенез» требует двух-трех поколений. Но, однажды появившись на свет, этот персонаж обладает большой устойчивостью (человеческая личность, видимо, наиболее устойчивый из элементов культуры). Изменение условий обитания и деятельности его не разрушают. В пустыне и в океане, в джунглях и в космосе он остается самим собой, то есть тем же человеком городской цивилизации со всеми ее запросами и противоречиями.

Само противоречие между городскими и догородскими формами жизни становится сегодня и чем-то внутренним для города и городского человека. Для сельской жизни всегда были характерны личные отношения, непосредственное общение людей, связующая роль традиций и привычек (отсюда ведь и «привычное дело» – любимое присловье Ивана Африкановича из повести В. Белова). Эти образцы жизни не исчезают бесследно даже при высоком уровне урбанизации общества; меняются, однако, их способ существования и их роль. Шаг за шагом, покидая реальные современные деревни, они входят в городской мир на правах скрытой основы многих его отношений и противоречий – от личных до этнических, – а с другой стороны, на правах его «риторического оппонента», как образ неких утраченных иллюзий. В одном современном рассказе (В. Солоухина) возникает характерная ситуация: городской человек, профессор тоскует по деревенскому детству, по празднику с баяном и танцами, а реальная деревня равняется на город, в том числе на городские развлечения.

При всех трудностях и ухабах, при всем многообразии тупиков и перекрестков пути человеческой цивилизации по-прежнему ведут в Вечный город…

Эта статья, которую редакция «Знание – сила» решила предложить вниманию нового поколения читателей, была написана почти два десятка лет назад. Мне трудно судить о вкусах этого поколения – наверное, они изменились за эти годы, и что-то из старого текста утратило интерес, а некоторые рассуждения, возможно, стали менее понятными. Ведь современный читатель – и это прекрасно – отвык искать смысл написанного где-то между строк. Потому и приходится загонять текст в историческую рамку, то есть предварить его толкованием.

Сначала о том, что написано. Перечитывая статью, обнаруживаю в ней три уровня смысла, который мне когда-то хотелось туда вложить.

Во-первых, это основное содержание статьи – попытка рассказать о некоторых понятиях социокультурной теории города (или урбанологии), над которой мы с коллегами тогда размышляли. Многие шаги человечества со времени, когда была изобретена письменность, можно представить метками на оси урбанизации. Такими метками оказываются универсальные религии, права человека, наука, бизнес, образование и многое другое. Перипетии отечественной истории, в числе прочего, объяснимы тем, что Россия никогда не кончала школы городской цивилизации. Безудержное самовластье, безграничная покорность и беспощадный бунт – все это разные стороны одного и того же феномена «негородской» российской жизни, который пережил много превращений, но сохранился как некий предел страхов и устремлений.