Альберто Мангуэль - История чтения

Начиная с XIV века очки использовались в живописи, чтобы подчеркнуть ученость и мудрость персонажа. На многих картинах, посвященных успению Девы Марии, лекари и мудрецы, окружающие ее смертное ложе, изображаются в разнообразных очках; на картине «Успение» неизвестного художника XI века, хранящейся в монастыре Нойбург в Вене, пару очков пририсовали несколько столетий спустя, снабдив ими белобородого старца, которому более молодой человек показывает какой-то толстый фолиант. Подразумевалось, очевидно, что даже мудрейшие из ученых не обладали такой мудростью, чтобы исцелить Деву Марию и изменить ее судьбу.

В Греции, Риме и Византии ученый-поэт — doctus poeta, изображавшийся с табличкой или со свитком, — считался идеалом, причем роль эта предназначалась только для смертных. Боги никогда не утруждали себя литературой; греческие и латинские боги с книгами не изображались [673] E. Р. Курциус, цитируя работу F. Messerschmidt ( Archiv für Religionswissenschaft, Berlin, 1931), отмечает, что этруски изображали некоторых своих богов в виде писцов или читателей. . Христианство было первой религией, представлявшей своего бога с книгой, а начиная с середины XIV символическая христианская книга сопровождалась еще одним образом очками. Христос и Бог Отец слишком совершенны, чтобы допустить, что они близоруки, но Отцы Церкви святой Фома Аквинский, Блаженный Августин и древние авторы, принятые католическим каноном, Цицерон, Аристотель иногда изображаются с ученой книгой и в очках, свидетельствующих о премудрости.

К концу XV века очки превратились в обыденный предмет и стали символизировать не только престижность чтения, но и последствия злоупотребления им. Большинству читателей и тогда и теперь приходилось смириться с унижением, когда об их занятии отзывались как о чем-то предосудительном. Я помню, как смеялись надо мной не то в шестом, не то в седьмом классе за то, что я сидел за партой и читал. В конце концов я оказался на полу, очки в одном углу, книга в другом. «Тебе бы все равно не понравилось», — говорили мои двоюродные братья: они видели мою заваленную книгами спальню и были уверены, что я не захочу пойти с ними в кино на очередной вестерн. Моя бабушка, заставая меня за чтением воскресным вечером, только вздыхала: «Только и знаешь, что фантазировать», потому что моя пассивность казалась ей бессмысленным ничегонеделанием и преступлением против жизнелюбия. Вялый, хилый, надменный, педантичный, элитарный вот некоторые из эпитетов, которые в конце концов стали ассоциироваться с рассеянным ученым, близоруким читателем, книжным червем, «ботаником». Закопавшегося в книгах, изолировавшегося от мира фактов и плоти, высокомерного по отношению к тем, кто не знаком с миром слов, хранящихся в пыльных обложках, читателя-очкарика, который притворяется, что ему известно то, что от других Господь скрыл в своей мудрости, считали дураком, а его очки стали символом интеллектуальной заносчивости.

В феврале 1494 года, во время знаменитого карнавала в Базеле, молодой доктор юриспруденции Себастьян Брант опубликовал маленький сборник аллегорических стихов на немецком под названием «Das Narrenschiff», или «Корабль дураков». Его ожидал сокрушительный успех: за первый год книга переиздавалась трижды, а в Страсбурге, на родине Бранта, предприимчивый издатель, торопясь получить свою долю прибыли, заказал никому доселе не известному поэту еще четыре тысячи строк, чтобы вставить их в книгу. Брант пробовал жаловаться на плагиат, но все напрасно. Два года спустя Брант попросил своего друга Жака Лоше, профессора поэтики в университете Фрайбурга, перевести книгу на латынь [674] Charles Schmidt, Histoire littéraire de l’Alsace (Strasbourg, 1879). . Лоше так и сделал, но изменил порядок глав и добавил кое-что от себя. Но как бы ни меняли исходный текст Бранта, книгу продолжали читать даже в XVII веке. Своим успехом книга в большой степени была обязана гравюрам, многие из которых создал двадцатидвухлетний Альбрехт Дюрер. И все же главную роль в триумфе книги сыграл сам Брант. Он методично описал все глупости или грехи современного ему общества, от адюльтера и азартных игр до безверия и неблагодарности, используя самые свежие примеры: так, открытие Нового Света, имевшее место всего за два года до этого, упоминается в середине книги как образец глупости любопытства. Дюрер и другие художники предлагали читателям Бранта вполне узнаваемые образы новых грешников, но это сам Брант описал иллюстрации, которые должны были сопровождать его текст.

Одна из этих иллюстраций, первая после фронтисписа, изображала глупость ученого. Читатель, открывавший книгу Бранта, видел портрет его самого человека, сидящего в кабинете в окружении книг. Книги повсюду: на полках за его спиной, на письменном столе и во всех ящиках стола. Человек нахлобучил ночной колпак (чтобы скрыть ослиные уши), но колпак шута с бубенцами висит у него за спиной, а в правой руке у него метелка для пыли, которой он машет на мух, пытающихся сесть на его книги. Он и есть «Büchernarr», «книжный дурак», человек, глупость которого состоит в том, что он зарывается в книги. На носу у него пара очков.

Эти очки обвиняют его: вот тот, кто не видит мир напрямую, а полагается на мертвые слова на печатной странице. «На корабле, как посужу, — говорит глупый читатель Бранта, — недаром первым я сижу. Скажите: Ганс- дурак, и вмиг вам скажут: А! Любитель книг! Хоть в них не смыслю ни аза, пускаю людям пыль в глаза». Он признается, что в компании ученых мужей, цитирующих умные книги, обычно говорит: «Пороюсь в книгах дома»; он сравнивает себя с Птолемеем II Александрийским, который собирал книги, но не знания [675] Перевод Л. Пеньковского. ( Примеч. перев.) . Благодаря книге Бранта образ глупого очкастого ученого быстро стал общим местом; уже в 1505 году на иллюстрации к «Defide concubinarum» Олеария за таким же столом сидит осел, на носу у него очки, в копыте мухобойка. Из большой книги он читает рассевшимся перед ним ученикам-животным.

Книга Бранта была так популярна, что в 1509 году ученый-гуманист Гейлер фон Кайзерсберг начал серию проповедей, базирующуюся на списке дураков Бранта, по одной на каждое воскресенье [676] Geiler von Kaisersberg, Nauicula siue speculum fatuorum (Strasbourg, 1510). . Первая проповедь, относящаяся соответственно к первой главе книги Бранта, была, разумеется, посвящена книжному дураку. Брант использовал слова дурака, чтобы описать самого себя; Гейлер воспользовался описанием, чтобы разделить книжную глупость на семь типов, причем каждый тип сопровождался позвякиванием одного из бубенцов шутовского колпака. По Гейлеру, первый бубенец возвещает о дураке, который собирает книги из тщеславия, как если бы речь шла о дорогой мебели. В I веке н. э. латинский философ Сенека (которого Гейлер любил цитировать) уже осуждал показное собирательство книг: «Многие люди, не получившие образования, используют книги не как инструменты познания, но как украшение для гостиной залы» [677] Seneca, «De tranquillitate», in Moral Essays, ed. R. M. Gummere (Cambridge, Mass., & London, 1955). (Перевод с англ. M. Юнгер. Примеч. ред.) .