Зина Гимпелевич - Василь Быков: Книги и судьба

ЗГ : Но вас, слава богу, отзыв Лынькова не остановил. Видимо, ваши темы, так сказать, кипели в вас и требовали выхода.

ВБ: Наверное, так. Пожалуйста, поймите меня правильно, я не в обиде на тот ушат ледяной воды, который писатель вылил на мое нежное в ту пору самосознание. Лыньков был и остается одним из моих самых любимых белорусских писателей. Ну а с недавних пор я как-то стал более равнодушен к мнению литературоведов: быть может, это у меня возрастное, или качество литературной критики изменилось, трудно сказать…

ЗГ : Вы сейчас работаете еще над рассказом, не правда ли? У него есть название?

ВБ: Да, он называется «Плен».

ЗГ : Это большой рассказ?

ВБ: Думаю, что, когда закончу, в нем будет чуть более тридцати страниц.

ЗГ : Иными словами, рассказ и новелла все еще ваши любимые жанры, не так ли?

ВБ: Твардовский часто повторял, что его не очень интересуют современные романы. Он почти никогда не печатал романы в «Новом мире». Ему больше нравились малые жанры — рассказы, новеллы, повести. Уж не знаю почему, но у меня всегда было похожее отношение к литературным жанрам. Вероятно, потому, что малые формы удавались мне лучше. Однако в последние годы ситуация радикально изменилась: стало практически невозможно опубликовать произведения малых жанров именно из-за их малого размера. Издательства требуют романов, потому что это им, видимо, подходит с коммерческой стороны.

ЗГ : Василь Владимирович, литература всегда играла особую роль как в России, так и в Беларуси, и не в последнюю очередь из-за своей, что ли, нравственной миссии. Сейчас, когда в результате демократических перемен политическая ситуация на просторах бывшего СССР изменилась, поменялась ли одновременно с ней и эта традиция литературы?

ВБ: Во-первых, я не считаю, что Россия, а тем более Беларусь выбрали демократию как способ политического и социального развития для своих стран. Демократия, так сказать, не укрепилась в этих странах. Почему не приживается демократия в Беларуси, России? Потому что, как когда-то часто повторял академик Лихачев [471], демократия может прижиться только в тех странах, где история вскапывала для нее почву и проращивала семена.

Я с ним полностью согласен: при отсутствии почвы для демократии — а в истории ни России, ни Беларуси ее почти не было — просто невозможно прийти к демократии знакомым нам западным путем. По отношению к литературе я повторю слова одного русского мыслителя: «Наследие советских лидеров — это не литературная тема».

ЗГ : А кто это сказал?

ВБ: Это любимая фраза Бориса Парамонова [472].

* * *

ЗГ : Можно спросить, что вы думаете о писателях-эмигрантах? Кто из них близок вам по духу, если можно так выразиться?

ВБ: Я высоко ценю гражданское мужество, политическую позицию и, конечно, литературные произведения Георгия Владимова [473]и Владимира Войновича. Они оба принадлежат к поколению, которое моложе моего, я уважаю их принципы и умение постоять за них. Я ценю литературу эмиграции всех поколений. Сейчас лучше, чем когда-либо, я понимаю, через что прошли эти писатели и почему они были вынуждены покинуть родину. Особенно близок мне покойный Виктор Некрасов, Вика, как все мы его называли. Тоже, кстати, любитель «малого жанра»…

ЗГ : Но вы-то успешно работаете не только в «малом жанре». «Мертвым не больно», «Карьер» и «Знак беды» — это ведь все романы.

ВБ: Ну… По крайней мере, критики согласились их так называть.

ЗГ : Говорят, родители больше любят самых младших своих детей больше, чем старших. Испытываете ли вы похожее чувство к своим недавним работам? Есть ли у вас любимые произведения — не важно, какого периода?

ВБ: Нет, вряд ли. Я никогда не чувствовал какой-то особой привязанности к тому или иному произведению. Конечно, увидеть недостатки работы всегда легче, когда она уже опубликована. Читаешь напечатанный текст, и какие-то пустоты, бесцветные слова сразу же бросаются в глаза. Но я редко возвращаюсь к уже написанному. Единственное, что стараюсь делать, — это учесть свои просчеты в следующей работе и не повторять былых промахов. Впрочем, это мне редко удается…

ЗГ : Ваши читатели вряд ли с этим согласятся. Так вы не можете назвать ни одного своего любимого произведения?

ВБ: Нет, любимых у меня нет. Некоторые вещи я не люблю, например, из-за их названия. Два моих произведения называются очень похоже — «Волчья стая» [474]и «Волчья яма» [475]. Когда-то мне эти названия нравились, сейчас нет. Или, скажем, «Сотников». Я не хотел так называть этот роман… Это была инициатива Твардовского. И даже сейчас я думаю, что мое первоначальное заглавие — «Ликвидация» — лучше бы отразило суть произведения. За этим словом, широко использовавшимся в период войны, — подлинные события и реальные понятия. Видите ли, и немецкая, и белорусская полиция не управлялись с расследованием дел в срок, и часто под арестом оказывалось больше людей, чем могли вместить тюрьмы. Тогда полицейские отбирали группу заключенных — человек пятьдесят-шестьдесят — и помещали их в какой-нибудь сарай под усиленную охрану. Время от времени они хватали несколько первых попавшихся узников и уничтожали. Такие казни на языке полицейских назывались жутким словом «ликвидация». У меня в романе есть эпизод, где как раз и описывается подобная ситуация. Ну и кроме того, какой смысл давать работе имя лишь одного из главных героев — «Сотников»? Ведь основной драматический конфликт сюжета равным образом поделен между обоими героями — Рыбаком и Сотниковым. Если уж использовать в названии имя собственное, то их должно было быть два. Я понимаю, что Твардовский стремился таким образом успокоить цензоров, но все равно считаю заглавие «Сотников» неудачным, слабым. Но я не хочу уже ничего менять. Пусть остается так, как есть.

ЗГ : Ваши взаимоотношения с некоторыми бывшими коллегами по перу, которые в свое время выступали за либерализацию советской политики в сфере искусства, сегодня довольно сложны, не так ли? Я имею в виду отношения с Распутиным [476], Беловым [477], Проскуриным [478]и другими.

ВБ: Напротив, они предельно просты. В настоящее время эти люди — некоторые из них действительно когда-то были моими друзьями — занимаются тем, что порочат все, что я отстаиваю, и в то же время они восхваляют Лукашенко. С их точки зрения, он — единственный защитник истинных славянских ценностей. Они постоянно публикуют в белорусских и московских газетах статьи, в которых пишут, что белорусский президент — единственная опора славянства, в то время как Быков — предатель русского народа. Конечно, неприятно читать все это, но, с другой стороны, мне их жаль и больно за их слепоту. Поэтому, быть может, действительно мое разочарование в их действиях — не такое уж простое чувство.