Зина Гимпелевич - Василь Быков: Книги и судьба

Плач или молитва Лозняка — квинтэссенция того опыта, который поколение Василя Быкова пыталось передать следующему поколению. Ее слова могли бы стать словами школьной молитвы, если бы детей учили правде о войне. Но именно этому их не учили — по причинам, так просто изложенным в приведенном отрывке из самого Быкова и понятным даже малому ребенку. Суть авторского отношения к войне проясняется и в следующем романе.

Впервые «Альпийская баллада» была опубликована в начале 1964 года и, в особенности после русского перевода, вскоре последовавшего за оригиналом, принесла автору широчайшую популярность у читателей. Однако критика, даже либеральная, отнеслась к нему по-иному — роман, с теми или иными оговорками, считался наименее удачным произведением Быкова того периода. Позже, однако, критика стала относиться к нему более сбалансированно. Макмиллин, например, утверждает следующее: «Довольно значительным отклонением от привычного курса стал роман „Альпийская баллада“, одна из его наименее удачных работ, ставшая тем не менее источником для довольно банального художественного фильма» [109]. Макмиллин также отметил, что в переводе на русский из этого романа «волшебным образом» исчезла органичная и острая критика колхозов, а также некоторые параллели между советской и нацистской системами, которые были ясно проведены в белорусском варианте.

Сюжет этого глубоко лирического романа разворачивается в трех временных пластах: довоенный период, три дня свободы главных героев романа, белоруса Ивана и итальянки Джулии, от немецкого плена и восемнадцать послевоенных лет. Основные события происходят во время этих трех дней. Главный герой Иван Терешко — фигура, знакомая читателю по предыдущим произведениям Василя Быкова. Вновь это белорус, крестьянский сын, в детстве хлебнувший коллективизации, а перед войной работавший в колхозе. Как большинство подобных героев Быкова, Иван наделен только положительными национальными чертами: терпением, добротой, терпимостью, стойкостью и способностью на героический поступок. Джулия в «Альпийской балладе» предстает типичной молодой идеалисткой, судьба которой до встречи с Иваном достаточно трафаретна, но все же не совсем банальна. Она — продукт буржуазного общества, однако порвала со своим классом и стала итальянской коммунисткой. Девушка присоединилась к антифашистской борьбе, вошла в партизанское движение в Триесте, была схвачена нацистами и брошена в концентрационный лагерь.

Джулия во мгновение ока присоединяется к Ивану, когда случайно становится свидетельницей его выстрела в немецкого офицера, оказавшегося у него на пути во время четвертой попытки Ивана убежать из лагеря. Этот фашист вдоволь успел поиздеваться над молодым человеком, который, казалось, был полностью в его воле. В «Альпийской балладе» описывается трагическая участь бежавших из плена молодых людей, их блаженно-идеализированный трехдневный роман и неудавшаяся попытка найти триестских партизан. Счастливая, но короткая любовная история была прервана накануне четвертого дня, когда их выследили нацисты, отправленные за ними в погоню. Иван, понимая, что ему, раненому, не уйти, бросает Джулию с высокого обрыва в мягкий снег, дав ей, таким образом, шанс на спасение; позже ее нашел и выходил «не лишенный доброго сердца в груди человек». Иван, принявший огонь преследователей на себя, погиб в неравной схватке.

Таков сюжет третьего романа Быкова. В эпилоге мы читаем письмо Джулии, написанное родным Ивана в его деревню.

«Здравствуйте, родные Ивана, здравствуйте, люди, знавшие Его, здравствуй, деревня Терешки возле Двух Голубых озер в Белоруссии.

Это пишет Джулия Новелли из Рима и просит Вас не удивляться, что незнакомая Вам синьора знает вашего Ивана, знает Терешки у Двух Голубых озер в Белоруссии.

Конечно, вы не забыли то страшное время в Европе — черную ночь человечества, когда, приходя зачастую в отчаяние, тысячами умирали люди» [110].

И дальше, с тем же громким пафосом порой дежурных, порой сладко-лиричных фраз советских и зарубежных коммунистических газет, Джулия Новелли рассказывает о своей жизни и о существовании их общего с Иваном сына, Джиованни, зачатого во время короткой, но страстной любви. В своем письме она рассказывает, как Иван спас ее, и о том, что три дня, проведенные с ним в альпийских горах, круто изменили всю ее жизнь.

Лазарев, уделивший «Альпийской балладе» больше времени и профессионального внимания, чем другие исследователи, оказался наиболее строгим критиком романа своего друга. Так, он упрекает писателя во временном, но заметном отходе от его обычного трезвого реализма. «Война, — пишет Лазарев, — дело слишком серьезное, чтобы на ее матерьяле конструировать воскресное чтение для досужих читателей. Кроме того, я убежден, что наиболее правдиво о ней можно поведать только средствами реализма» [111]. Критик утверждает, что «Альпийская баллада» — слишком романтизированное произведение, в котором мало что осталось от обычного быковского мастерства. Анализируя структуру этого романа, Лазарев отмечает наличие в нем двух сюжетов, один из которых сосредоточен на Иване, а другой — на Джулии. И, по мнению критика, если первый сюжет разработан в романе прекрасно и «без сбоя», то второй как бы тянет его вниз. В результате, как полагает Лазарев, эти два сюжета так и не слились в единое целое.

Романтический сюжет и романтическая стилистика не обеспечены «своим», особенным содержанием, они носят внешний характер. Вот почему романтическая условность одной из сюжетных линий воспринимается как отступление от психологической и бытовой правды, а романтическая стилистика оборачивается тяжеловесностью, выспренностью, неуклюжими красивостями [112].

Критик, однако, заканчивает анализ «Альпийской баллады» на положительной ноте. Быков, считает он, научился на этой ошибке, и больше столь искусственного образа женщины никогда у него не появится. Это утешительное заявление следует все-таки оспорить. Да, образ Джулии действительно неудачен, он, увы, не одинок у Быкова; целый ряд девушек и молодых женщин в его произведениях продолжали выглядеть порой как куклы, сошедшие с конвейера одной игрушечной фабрики, — но до поры до времени.

Видимо, опять-таки война виновата в том, что молодой Василь (Василек) Быков не имел возможности познать, «чем дышат» молодые девушки его поколения. Как, впрочем, и многие его сверстники. Для них они были инопланетянками. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и особенности советского воспитания, с одной стороны, идейно-ханжеского с уклоном в романтизацию и сексуальную инфантилизацию женщины (школа), с другой — вполне домостроевского, грубого, отрицающего всякую романтику (быт). Помимо того, писателю, взявшемуся изобразить современный ему женский характер, попросту не на кого было ориентироваться в литературном плане. Действительно — на кого? На современных писателей, следующих заповедям соцреализма? На классиков, которых проходили в школе? Но что могли сказать представители дворянства или разночинной интеллигенции о девушке времен коллективизации и Великой Отечественной войны?