Ю. Андреев - Поэзия мифа и проза истории

Материал для своей книги мы черпали преимущественно из сокровищницы классической греческой мифологии — одной из самых древних и самых богатых мифологических систем в истории человечества. Наш выбор определялся отчасти тем, что сюжеты греческих мифов настолько прочно укоренились в современной европейской культуре, что их узнавание не потребует особенно большого труда от любого мало-мальски начитанного человека, чего не скажешь, допустим, о мифологиях Востока, например индийской или китайской. Кроме того, именно Греция как общепризнанная родина исторической науки открывает перед нами возможность сопоставления мифологического и противоположного ему научно-рационалистического подхода к историческим событиям уже на самых ранних этапах развития научной мысли. Наконец, как, вероятно, уже известно читателю, именно греческие мифы стали той путеводной нитью, которая в конце XIX — начале XX века привела европейских археологов к открытию древнейших культур Эгейского мира, ранее неизвестных науке.

Следует, правда, иметь в виду, что греческая мифология дошла до нас не в своем подлинном виде, как дошли, например, мифы австралийских аборигенов или южноамериканских индейцев, записанные этнографами прямо с их слов, а только в виде литературных переработок от сравнительно ранних (произведения Гомера, Гесиода и других поэтов так называемого архаического периода) до очень поздних (сочинения Плутарха, Лукиана, Павсания, Овидия, Нонна и других прозаиков и поэтов конца античной эпохи). При переводе мифа из его фольклорной формы в литературную он, что само собой разумеется, подвергался довольно жесткой «редакторской правке».

В результате такой неоднократно повторявшейся переработки греческие мифы, несмотря на их весьма почтенный возраст, нередко заключают в себе стадиально гораздо более поздние варианты распространенных фольклорных сюжетов, нежели те, которые удалось зафиксировать ученым, работавшим в различных районах земного шара уже в сравнительно недавнее время — в XIX или даже XX веке. Выдающийся советский фольклорист В. Я. Пропп заметил в связи с этим, что довольно часто «русская сказка дает более архаический материал, чем греческий миф». В более обобщенной форме эту же мысль повторяет известный лингвист В. В. Иванов: «Античную мифологию следует интерпретировать как новую жизнь архаических мифов… по большей части не сохранившихся». Отсюда следует, что современный исследователь, задавшийся целью восстановить первоначальный смысл и сюжетную канву того или иного греческого мифа, должен проделать ту же работу, которую некогда проделали его античные «редакторы», но, так сказать, в обратном порядке, снимая одну за другой все поправки и изменения, которые были внесены ими в текст мифа. Только такое освобождение первоначального ядра мифа от всех позднейших наслоений делает его пригодным к использованию в качестве исторического источника особого рода.

На протяжении почти всей античной эпохи мифы пользовались огромной популярностью среди населения греческих городов-государств. Без них, без их влияния, без постоянного обращения к их сюжетам и образам сейчас невозможно себе представить ни классическое греческое искусство, ни греческую литературу, ни греческую философию, ни греческую культуру в целом. Как указывает Маркс, «мифология составляла не только арсенал греческого искусства, но и его почву». Нельзя забывать о том, что мифы были важнейшей частью того культурного наследия, которое оставили грекам их далекие предки, жившие еще в I–III тысячелетиях до н. э. Отречься от этого наследия, объявить его пустой игрой воображения — на такое дерзкое попрание общепризнанной традиции, окруженной ореолом глубочайшей древности, могли решиться разве что самые отчаянные вольнодумцы. При свойственной им необыкновенной живости ума, которая иногда толкала их на довольно вольные и непочтительные суждения о богах (с первыми образцами такого свободомыслия мы сталкиваемся уже в гомеровской поэзии, то есть в древнейших из дошедших до нас памятников греческой литературы), греки никак не могут быть названы «абсолютно безрелигиозным народом», «скопищем атеистов». Напротив, древняя политеистическая религия, так же как и тесно связанная с ней мифология, играла в их жизни чрезвычайно важную роль. Еще и в V–VI веках до н. э., в пору, когда греческое просвещение и свободомыслие достигли в своем развитии небывалых еще высот, вся духовная атмосфера Греции даже в таких крупнейших культурных центрах, как Афины, оставалась буквально пронизанной мифологическими образами и представлениями.

Неудивительно, что именно миф был для подавляющего большинства греков наиболее доступным и понятным способом осмысления прошлого — седой старины, воспоминания о которой сохранились лишь в произведениях древних поэтов — создателей героического эпоса. Для афинян поколения Геродота и Фукидида, двух великих историков — основоположников исторической науки, такие мифические персонажи, как Эдип, Ахилл, Тесей, были, пожалуй, более живыми и реальными фигурами, чем многие действительно существовавшие персонажи греческой истории VIII–VI веков до н. э. Ежегодно герои мифов появлялись перед афинянами, так же как и жителями других греческих городов, на театральной сцене во время представлений, сопутствовавших большим религиозным празднествам. Как правило, афинские драматурги использовали в своих трагедиях переработки наиболее популярных мифов, и это было еще одной гарантией их исторической подлинности.

Нет ничего удивительного в том, что молодая историческая наука после того, как она наконец возникла в Греции, еще долго не могла вырваться из материнских объятий мифологии, в лоне которой она зародилась. По существу же, связывавшие их узы кровного родства так никогда и не были разорваны. Первым великим историком для большинства греков был Гомер. Они не только наслаждались красотой и звучностью его гекзаметра, но и твердо верили почти каждому слову поэта. Любой, даже самый незначительный, факт, попавший на страницы «Илиады» и «Одиссеи», считался историческим.

Именно поэтому всякие изменения и поправки в тексте поэм рассматривались чуть ли не как святотатство. Сколько шума и разговоров было по всей Элладе, когда какой-то афинский редактор «Илиады» (одни считали, что это был законодатель Солон, другие — что тиран Писистрат), вставил в текст так называемого «Каталога кораблей» — подробного перечня ахейских воинских сил, осаждающих Трою, — две строчки, в которых говорилось, что Аякс Теламонид с двенадцатью саламинскими кораблями встал рядом с афинской эскадрой. Человек, прибегший к этой фальсификации текста поэмы, очевидно, хотел таким образом доказать историческую обоснованность афинских претензий на владение островом Саламин в Сароническом заливе. Многие поколения греческих историков, начиная с Геродота и Фукидида, иногда сознательно, иногда бессознательно подражали Гомеру в своем творчестве, а это означает, что преемственная связь историографии с мифологией продолжала сохраняться.