Яков Берлин - Дикари, их быт и нравы

Из своего пука дикарь тоже научился извлекать звуки: так создал он первый струнный инструмент. Некоторые негры и теперь играют на луке. Чтобы их игра выходила звучнее, они прикрепляют к луку пустую тыкву, а чтобы извлечь из тетивы различные звуки, она натягивают ее сильнее или слабее, с помощью скользящего по ней кольца [11] См. таблицу «Искусства и ремесла у кафров», при очерке IX. Там изображен этот первобытный струнный инструмент. .

У негров встречаются также инструменты, похожие на нашу арфу и цитру. Есть у них даже нечто вроде переносного фортепиано, — так называемое «маримбо». Оно состоит из 15–20 деревянных пластинок различной толщины, издающих разные звуки; а чтобы звук лучше отдавался, под деревянными клавишами укреплены пустые тыквы. Негры играют на них, держа четыре палочки в руках так, что могут извлекать по четыре звука сразу. Получается в высшей степени приятная для слуха музыка, хотя в ней трудно уловить какую-нибудь мелодию.

Арфа негров.

С неменьшим воодушевлением, чем песне и музыке, предаются дикари и художественному творчеству. Посещающие их европейцы не раз приходили в немалое изумление от художественного таланта грубого дикаря. И, что всего замечательнее, — самые грубые среди диких племен, — те, что промышляют только охотой, — оказались самыми искусными рисовальщиками. Этому, впрочем, нашли объяснение. Охотничья жизнь постоянно развивает в дикаре тонкую наблюдательность, меткость глаза, твердость руки: без этих качеств ведь невозможно вести удачную охоту. Так дикарь проходит лучшую художественную школу.

Его меткий глаз правильно улавливает все характерные линии фигуры, а твердая рука ловко и верно передает на камне, кости или дереве схваченную глазом линию.

Так, в стране диких охотников, вдоль отвесных стен скал, создались целые галереи картин.

Большинство их изображает животных. Австралийцы представляют на своих рисунках акул, с их верными спутниками— рыбами-лоцманами, или собаку, жука, краба, кенгуру и т. д. А на бесплатных выставках произведений бушменских рисовальщиков можно видеть слонов, носорогов, жираф, буйволов, антилоп, страусов, обезьян, гиен — словом целый зоологический музей.

Рисунки бушменов на скалах .

Среди изображений легко различить также и представителей человеческих типов юга Африки; тут есть портреты самого малорослого бушмена с луком, а наряду с ним— изображение высокого кафра с копьем-ассегаем и, наконец, представителя белой расы — бура, в широкополой шляпе, с его ужасным огнестрельным оружием [12] К очерку XIV — «Как и из-за чего дикари ведут между собою войны» — приложен характерный рисунок бушменов, изображающий их битву с кафрами. .

Лучшие бушменские рисовальщики знакомы уже с тем, что наши учителя рисования называют «законами перспективы»: фигуры, которые нужно представлять себе более отдаленными, они изображают в меньших размерах, чем те, что должны быть впереди них, ближе к зрителю. От этого рисунок становится гораздо живее. Кстати здесь нужно заметить, что древние египтяне не имели понятия об этом важном правиле рисования и представляли на своих картинах все фигуры, — отдаленные и близкие, — в одинаковых размерах. Дикому бушмену есть, значит, чем гордиться.

Мы уже знаем, что дикаря большие охотники до всяких украшений и мастера украшать всячески свою утварь, оружие и другие предметы обихода. Глядя на такие накрашенные и резные узоры, можно подумать, что они измышлены причудливым творческим воображением дикого художника. Но на самом деле это не так.

Австралийский рисунок на закопченной древесной коре.

Внизу налево — пруд; направо — дом еврoпeйца-колониста. В следующем ряду изображена пляска корроборри. Еще выше — ряд отдельных сценок: два человека, с топорами в руках, намереваются убить змею. Рядом — охотник, стоя в лодке, преследует какую-то птицу. Далее, опять пруд с плавающими птицами. Повыше налево — человек с помощью топора взбирается на эвкалиптовое дерево. Правее от него — несколько птиц-эму, кенгуру и два человека: один с ружьем, — другой с трубкой во рту.

Когда дикого австралийца спросили, откуда он взял узоры, которыми украсил свей плащ, он ответил, что образцами для них ему служили следы, оставляемые на коре одной гусеницей, а для рисунков— кожа змеи и ящерицы. А в хижине предводителя племени бакаир в Бразилии любопытствующему европейцу так объяснили орнаменты, которые тянулись в виде фриза вдоль стен: волнообразная линия с перемежающимися точками изображает гигантскую змею-анаконду с ее большими темными пятнами; ромб с зачерненными углами— известный вид рыбы, водящейся в лагунах; а треугольник— отнюдь не просто геометрическую фигуру, а маленький треугольный передник, который носят тамошние женщины.

Значит, несмотря на весьма причудливый вид узоров, дикарь не выдумывает их просто из головы. Он воспроизводит на них только то, что видит кругом. Постепенно, однако, он упрощает и изменяет срисованные линии и фигуры, и так из-под его руки выходят узоры, которые не похожи ни на что в природе и в с биходе.

Так произошли и все наши узоры. Теперь нам уже трудно открыть их происхождение и былой смысл. Однако наши вышивальщицы и кружевницы видят еще в непонятных для нас узорах сходство с некоторыми определенными предметами внешнего мира. Так, олончанка, заполняя какой-нибудь большой узор различными швами, видит в каждом стежке «елочку», «березку», «сосенку», «ягодку», «бороздку» или еще «звездочку». В Рязанской губернии отдельные, ничего не говорящие нам, узоры носят названия: «бабочки о шести рожках», «вороньи глазки» и т. д. А у мордовцев узоры зовутся: «цвет гречихи», «яблоко», «заячий хвост».

У дикаря мы находим не только начало всех наших искусств, — он стал уже знакомиться и с теми науками, обладание которыми составляет силу и гордость белого человека.

Нет дикаря, который бы не был посвящен в начатки искусства счисления. Но, конечно, большинство дикарей еще очень плохие математики, и они неоднократно срезались, когда их пробовали экзаменовать их белые гости.

Но свидетельству немецкого ученого путешественника, бушмены не могли считать дальше двух. У ботокудов есть только одно единственное числительное: «один». Все выше этого количества определяется словом «много»; впрочем несколько единиц они все-таки сумеют счесть и покажут пальцами рук, сколько у них вышло. Европейцу неоднократно приходилось наблюдать, в каком забавном затруднении оказывается иной дикарь, когда ему приходится разрешить какую-нибудь пустячную для нас числовую задачу и определить словом какое-нибудь количество.