Ашиль Люшер - Французское общество времен Филиппа-Августа

Еще не изобрели средства возвращать в свое русло вышедшие из берегов реки. Из них нашим предкам было известно только одно: процессии, во время которых выносили священные реликвии. Парижские горожане в 1206 г. обратились к своей любимой святой, Женевьеве. С горы на левом берегу Сены выступила процессия, неся во главе мощи святой. Приблизились к Малому мосту. «Переходя его, — говорит монах, — нельзя было отклоняться ни влево, ни вправо, но держаться строго посередине. Опасен оказался переход по этому мосту, грозившему рухнуть под усиливавшимися ударами бушующих вод. Со своим народом Женевьева перешла Сену, превратившуюся в стремительный поток: мост держит ее в меньшей мере, чем она сама держит его». Наконец шествие добралось до собора Богоматери, и тотчас же вода начала спадать, дождь прекратился. Святую в сопровождении горожан вынесли из храма. Мост шатается, но его переходят во второй раз, и мощи Женевьевы вновь занимают свое место в алтаре. Через полчаса после возвращения всех по домам настала ночь, и Малый мост рухнул. Три арки были унесены течением.

Помимо наводнений, другим постоянным ужасом этих средневековых городов с их узкими и извилистыми улочками, со скученным населением, живущим в деревянных домах, был огонь. Ибо каменные дома — редкость, и власти награждали горожан, строивших дома из камня. В маленьком пикардийском городке Рю такие люди освобождались от налогов. В этих огромных поселениях из легковоспламеняющихся материалов с более чем примитивными средствами тушения пожаров (нам неизвестны тексты того времени, содержащие хотя бы малейший намек на организацию службы помощи) пламя с горящего здания перекидывалось на другие дома и охватывало целый квартал, а часто и весь город. Всеобъемлющий пожар становился ужасающим. Руан с 1200 по 1225 гг. сгорал шесть раз. Не устояли самые массивные каменные здания, церкви, огромные донжоны. В 1189 г. донжон Жизора в день въезда туда Ричарда Львиное Сердце был охвачен пожаром. Донжон Помпадур в Лимузене обрушился во время пожара, и в пламени погибло двадцать человек. Огонь так быстро распространялся на дома и улицы, что спастись было невозможно. В 1223 г. двести человек стали жертвами пожара в деревне Верлен в Нонтронском крае. В годы, когда свирепствовала засуха и иссякали реки, источники и колодцы, пожары бушевали по всей Франции. В 1188 г. жертвой огня стали Руан, Труа, Бове, Провен, Аррас, Пуатье, Муассак. Сохранились некоторые сведения о пожаре в Труа. Огонь занялся ночью на базарной площади и перекинулся на жилища. Аббатство Богоматери Нонненской, церковь св. Стефана, только что перестроенная графами Шампанскими, собор св. Павла — запылало все. Пламя распространилось так быстро, что священники собора Богоматери не успели убежать и сгорели заживо.

Угроза пожаров возникала и в годы сильных гроз с частыми ударами молний. В 1194 г. небесный огонь коснулся множества городов и деревень. В это время был великий пожар в Шартре, погубивший множество несчастных и почти уничтоживший древний собор. Напуганное народное воображение питалось самыми зловещими слухами. Ригор утверждает, что тогда видели воронов, перелетавших с одного места на другое в объятых пламенем городах — они несли в клювах пылающие головешки и поджигали дома, которые еще не настигло бедствие.

К подобным частым катастрофам добавлялись систематические пожары, учинявшиеся солдатами. Как известно, война тогда заключалась в опустошении и прежде всего в сжигании деревень, замков и главных городов врага. Пожар являлся стратегическим военным приемом, запланированным и организованным, по сути — узаконенным. Грабящим деревни фуражирам, вооруженным запалами, специально вменялся в обязанность поджог риг и домов. Мы видим, что они фигурируют почти на каждой странице «Песни о Лотарингцах». Вот войско Гарена, которое трогается в путь на Дуэ: «Поджоги охватили деревни; потерявшие голову жители сгорели или были уведены в плен со связанными руками. Валит дым, вздымается пламя, крестьяне и пастухи, повергнутые в ужас, разбегаются в разные стороны». Далее идет описание большого города Лиона, взятого и разграбленного. Когда грабеж прекратился, «герцог Бегон на следующий день, вставая, требует огня, который был приготовлен, и город подожгли в ста местах. Мы никогда не узнаем, сколько людей погибло в этом страшном пожаре. Удаляющееся войско могло видеть, как рушились башни и раскалывались стены монастырей, слышать отчаянные крики женщин и простого люда».

Такие же сцены разыгрываются в Вердене, в Бордо, где «восемьдесят горожан, не считая женщин и малых детей, обратились в пепел». Кажется, этим феодалам доставляет жестокое удовольствие видеть, как огонь пожирает городские дома и живущих в них простолюдинов. Один из героев поэмы о Лотарингцах, Бернар де Незиль, был среди защитников Бордо. Опершись руками на подоконник замка, держа только что снятый шлем, он смотрит, как пылает город: «Вот мы, — говорит он Фромону, — и избавлены от великой скуки; Бордо в огне: [этим утром] нам веселей, нежели было».

В свидетельствах на эту тему переплетены история и вымысел. Достаточно привести список городов, сожженных в войнах самого Филиппа Августа: Шатийон-сюр-Сен, Дре, Ле-Ман, Эвре, Дьепп, Тур, Анжер, Лилль. Пожар в Лилле, учиненный по приказу французского короля в наказание за предательство жителей, «сжег все до самой торфяной почвы города», — пишет историограф Гийом Бретонец. Если мы хотим узнать, что такое кампания поджога — привычный эпизод всех войн этого времени — следует ознакомиться с деталями экспедиции 1214 г. во Фландрию за несколько месяцев до битвы при Бувине, под командованием сына Филиппа Августа Людовика Французского, когда Ньивпорт, Стенворд, Байель, Хазебрук, Кассель, не считая простых деревень и деревушек, методично предавались огню. В Байеле поджигатели едва сами не стали жертвой своих стараний: Бетюнская хроника рисует нам улочки в глубокой ночи, настолько забитые беглецами и тележками, что Людовик и его рыцари с трудом пробились к воротам.

Чума, еще один знак божественного гнева, беспрепятственно косит этих малокровных и нечистоплотных жителей, эти города без канав и мостовых, где дома были не более чем протекающими трущобами, а улицы — клоаками. В Париже, «самом прекрасном из городов», горожане хоронили покойников на равнине Шампо, на месте нынешнего рынка. Это кладбище не было огорожено, прохожие пересекали его во всех направлениях, и на нем же устраивались базары. В дождливое время место упокоения становилось смердящим болотом. Только в 1187 г. Филипп Август окружил его каменной стеной, и то больше из уважения к мертвым, нежели ради общественного здоровья.