Пётр Кошель - История сыска в России, кн.1

В 1907 году, давая характеристику деятельности Серебряковой, Зубатов ссылался на её 25-летнюю службу в «охранке». Арифметика заставляет думать, что первые услуги делу политического розыска Серебрякова стала оказывать в начале 80-х гг. прошлого столетия. Это предположение вскользь подтверждается и самой Серебряковой. Послушаем её и, кстати, познакомимся кратко с её биографией:

"Родилась я в Тобольской губернии в 1857 году, в декабре месяце. Мать моя была Софья Ивановна Жедринская, но дед мой, не желая, чтобы я была записана за его дочерью и опозорила её таким образом, приказал записать меня за крепостной девушкой. В 1861 годуя была удочерена моим отцом, который к этому времени стал уже законным мужем моей матери, землемером Резниковым, Степаном Ивановичем. Училась я в Дермской женской гимназии. По окончании курса и гимназии я переехала вместе с отцом в Москву и здесь поступила на высшие женские курсы Терье.

На курсах же я познакомилась с некоей Елизаветой Петровной Дурново, благодаря которой мне впоследствии пришлось сделаться нелегальной. Моё положение было абсолютно безвыходное. Тогдашние кружки, главным образом Владимир Александрович Анзимиров, предложили мне выйти фиктивным образом за кого-нибудь замуж и, между прочим, указали на П.А.Серебрякова, который согласен на мне жениться".

Сообщая далее, что в начале восьмидесятых годов муж её, придя к выводу о необходимости издавать нелегальную газету, купил 10 фунтов типографского шрифта, Серебрякова говорит:

«Через несколько дней после этой покупки мужа вызвали в Московское охранное отделение и начали его спрашивать, зачем он купил шрифт, причём начальник охранного отделения Скондраков и присутствовавший на допросе Судейкин сказали ему, что против того, что он купил шрифт, они ничего не имеют, что большая его статья, взятая ими при обыске вместе со шрифтом, в высшей степени им нравится, т. к. он осуждает в ней пути революционной борьбы с правительством и советует идти путём реформ, что соответствует их собственным взглядам и что они предлагают ему отдать им эту статью для напечата-ния и пропаганды против революционной борьбы. В случае же его отказа принять их предложение они арестуют его и меня, т. к. знают, кто я в действительности и что я подлежу аресту и преследованию (я разыскивалась, как Резчикова). Муж страшно противился такому предложению, как он мне потом об этом рассказывал, но затем, боясь за мою участь, согласился отдать им эту статью для издания. На этом условии они освободили его и оставили в покое меня. Я обо всем этом уговоре узнала, конечно, после его осуществления. Я была возмущена всей душой поступком мужа, но вернуть дело было уже нельзя. С этого времени начинается моя страшная, многострадальная жизнь. Муж, будучи сам человеком честным, но в то же время страдая истеро-неврастенией, был человек крайне неуравновешенный, с больной волей. Струсив последствий, которые его ожидали, благодаря тому, что он попался со шрифтом и женитьбой на мне, как на нелегальной, с явной целью укрыть меня, он поддался уговорам Судейкина; придя же от них домой, он начал проклинать меня за то, что, женившись на мне, как на нелегальной, он попал в такое ужасное положение. Я просила его поехать в „охранку“, взять своё обещание обратно и требовать, чтобы меня арестовали, т.к мне будет легче сидеть за себя, нежели думать, что кто-нибудь страдает из-за меня, но он и слышать об этом не хотел. Статья его была издана в виде брошюры Московским охранным отделением в 1883 году за границей и в том же году была привезена в Москву. По соглашению с охранным отделением, муж мой должен был заняться её распространением. Но тут, к счастью мужа, был убит Судейкин и, таким образом, распространение этой брошюры прекратилось, т. к. одновременно с этим начальник Московского охранного отделения, друг Судейкина, был уволен и на его место был назначен Бердяев. Уезжая со своего места, он указал Бердяеву на мужа, как на человека, которого они считали своим. Первое время Бердяев ни за чем к мужу не обращался, и мы думали, что они от нас совершенно отвяжутся. Муж, страдавший, как я уже сказала, истеро-неврастенией, несколько успокоился и начал уже снова мечтать о возобновлении подпольной деятельности, причём снова настаивал на продолжении той же своей мысли: издавать не революционный орган, а чисто реформистского характера. В это время в Москве, конечно, шла помимо нас чисто революционная работа, и Бердяев подозревал, с одной стороны, не муж ли мой это работает, а с другой – предполагая, что если он сам не работает, то не согласится ли ему помогать, как человек свой, начал вызывать его в Охранное отделение и подолгу мучил его беседами на эту тему. Муж, возвращаясь домой, опять выливал всю злобу на меня, приписывая своё сближение с „охранкой“ страху за меня…Я в это время исключительно занималась работой в газете „Русский курьер“, где вела политический отдел в иностранной политике. На моей обязанности лежал просмотр 14 иностранных газет и составление на основании их отдела иностранной политики. В редакции „Русского курьера“ я зарабатывала от 200 – 300 рублей в месяц и содержала на эти деньги всю семью».

Так излагает дело сама Серебрякова. Забегая несколько вперёд, упомянем, что Серебрякова признала себя виновной только в том, что она помогла Зубатову осуществить его проект легализации рабочего движения. В соответствии с этим она категорически настаивает на той версии, что первое её посещение «охранки» относится к 1900 году и что, заставляя её содействовать ему, Зубатов грозил в противном случае предать гласности отношения с «охранкой» её мужа. Подробнее мы остановимся на этом эпизоде в другом месте. Сейчас нам важно установить, что связь с политической полицией имела не только Серебрякова, но и её муж. Весьма возможно, что слова её соответствуют действительности и что действительно «своим» чело-, веком в «охранке» она стала благодаря мужу, который несколько раньше её вошёл в этот мир тайн, но который, очевидно, не проявил на этом поприще резвости, столь характерной для Анны Егоровны. Косвенное подтверждение о какой-то причастности П.А.Серебрякова к делам политического сыска мы находим в газетных статьях за 1909 год, когда деятельность Серебряковой была в общих чертах разоблачена Бурцевым. Так, «Русское слово» тесно связывает деятельность в «охранке» мужа и жены Серебряковых, упоминая об арестах и обысках, которые «странным образом» не затрагивали самого Серебрякова.

Можно допустить достоверность слов Серебряковой и в той их части, что она, Серебрякова, была втянута в сферу деятельности «охранки» через своего мужа. Вполне допустимо, что угрожая разоблачением, «охранка» принудила Серебрякову согласиться быть секретной сотрудницей. Во всяком случае, мы не имеем каких-либо материалов, говорящих о том, что она первая и по собственной инициативе протянула руку Бердяеву. Но, допустив такую возможность, мы отнюдь не хотим сказать, что в дальнейшем она работала «из-под палки», подгоняемая только угрозой разоблачения деятельности, как своей, так и деятельности мужа. Наоборот, материалы свидетельствуют об обратном. Если угроза и шантаж были факторами, заставившими её пойти на службу к Бердяеву, то дальнейшую «самоотверженную» её работу (так говорили о ней её начальники) направляли уже иные причины: поощрение со стороны правительства и, если верить тем аттестациям, которые давались ей её охранными друзьями, политические взгляды, делавшие её «убеждённым врагом крамолы».