Пётр Кошель - История сыска в России, кн.1

В летнем театре сада Тиволи в антракте князь остановился у дверей, разговаривая со знакомыми. Качура дважды выстрелил, но промахнулся. При аресте он ещё успел ранить харьковского полицмейстера. В кармане у Качуры нашли конверт с надписью «Приговор харьковскому губернатору князю Оболенскому». Там говорилось: "Лишённая в силу условий русского государственного режимам возможности сместить и призвать к общественному суду князя Оболенского за все совершенные преступления, глубоко возмущённая наглым вызовом, брошенным всей мыслящей и трудящейся России Николаем II, выразившим князю Оболенскому за его расправу над крестьянами высочайшую благодарность, «Боевая организация» находит себя вынужденной выполнить лежащий на ней гражданский долг и сместить князя Оболенского, как поддерживаемого царём, единственным, оставшимся в её распоряжением средством – смертью. Приведение в исполнение приговора поручается члену «Боевой организации».

Это все было написано самим же Качурой под диктовку Гершуни. Тот понимал, что эта бумага будет цитироваться газетчиками, и оттого мнение о значимости партии эсеров будет возрастать в обществе.

Качура сперва запирался, но потом покаялся в содеянном и рассказал, что знал.

Гершуни тем временем поехал в Москву, где на квартире инженера Зауера встретился с Азефом. Они прожили там три дня, и поговорить двоим упырям, видимо, было о чем. Именно тогда Гершуни передал Азефу все явки и связи по «Боевой организации». Тогда же они наметили убийство уфимского губернатора Богдановича, которого либеральные круги осуждали за усмирение златоустовских беспорядков. Азеф поехал в Уфу и там нашёл исполнителя – местного железнодорожного рабочего Дулебова, который и застрелил вышедшего на прогулку Богдановича. Дулебову удалось скрыться, он потом принимал участие в покушении на великого князя Сергея.

Гершуни уже был известен полиции. Его искали. Министр внутренних дел Плеве даже однажды вызвал Зубатова и показал ему фотографию Гершуни на письменном столе, сказав, что она будет украшать кабинет, пока террориста не найдут. Приметы были разосланы всюду. По вокзалам то и дело задерживали похожих людей.

В Киеве полиция «засекла» конспиративную квартиру фельдшерицы Розы Рабинович, где уже Гершуни бывал. Установили наблюдение.

И вот агент-провокатор Розенберг, по кличке Конёк, сообщил, что местным комитетом получена какая-то телеграмма, после чего члены комитета пришли в необыкновенное волнение.

Полиция обратилась в почтовое ведомство. Телеграмма была послана в адрес Рабинович. Добыли и копию телеграммы: «Папа приедет завтра. Хочет повидать Федора. Дарнициенко». Полиция определила так: папа – это, возможно, Гершуни, Федор – один из эсеров, а Дарнициенко – место встречи, станция Дарницы.

За эсерами усилили наблюдение. На станциях Киев-1, Киев-2, Дарница и Боярка дежурили филёры с револьверами. Все они были решительные люди, из запасных унтер-офицеров.

Гершуни в этот раз ехал из Саратова в Смоленск, а оттуда за границу.

Вечером на станции Киев-2 филёры увидели вышедшего из поезда хорошо одетого господина в фуражке инженера с портфелем. Вроде бы он! – но уверенности не было. Поезд ушёл, а господин нагнулся, будто бы поправляя шнурки на ботинках, а на самом деле оглядываясь по сторонам. «Наш, – сказал один из филёров, – глаза его, с косинкой».

Они были одеты по-разному, и купцами, и богомольцами. Гершуни подошёл к ларьку с минеральными водами и стал пить. Рука дрожала.

Его скрутили и повезли в участок. Гершуни говорил, что это недоразумение, что полиция ошиблась.

Но дадим слово начальнику Киевского охранного отделения А.Спиридовичу:

"Большая комната полна народу: филёры, чиновники, полиция. Лица возбуждённые. Спрашиваю, где он. Показывают. Никакого сходства с фотографией.

– Кто вы такой, как ваша фамилия? – обращаюсь я к задержанному.

– Нет, кто вы такой! – закричал на меня Гершуни. – Какое право имели эти люди задержать меня? Я – Род, вот мой паспорт, выданный киевским губернатором. Я буду жаловаться!

«Ну и нахал же», – подумал я. Назвав себя, я продолжал:

– Что же касается вас, то вы не господин Род, а Григорий Андреевич Гершуни. Я вас знаю по Москве, где вы были арестованы.

Гершуни сразу как бы сел.

– Я не желаю давать никаких объяснений, – проговорил он резко.

– Это ваше дело, – ответил я и приказал произвести личный осмотр.

Из заднего кармана вынули браунинг, заряженный на все семь. В кармане был ещё восьмой патрон. В стволе налёт от выстрела. При нем оказалось 600 с лишним рублей и 500 франков, записная книжка с шифрованными пометками, пузырёк с бесцветной жидкостью и два паспорта на имя Рода, из которых один, заграничный, фальшивый. В портфеле же, который составлял весь его багаж, была чистая смена белья и несколько мелко исписанных листков. Оказалось, что то были: черновик прокламации об усмирении рабочих в Златоусте, черновик прокламации «Боевой организации» об убийстве Богдановича и две статьи о том же убийстве. По прочтении их не оставалось сомнения, что Гершуни ехал прямо с убийства Богдановича, что он являлся автором и приговоров об убийствах, и хвалебных гимнов об организации и её работе, т. е. о самом себе… Гершуни заковали в кандалы. Кандалы до суда, широко практикуемые в Европе, у нас почти не применялись. В данном случае они были более чем уместны. Гершуни театрально поцеловал железо…"

На следующий день террориста под сильным конвоем увезли в Петербург. Его ждали крепость, военный суд и смертный приговор, заменённый бессрочной каторгой…

По-своему интересно пребывание Гершуни в Шлиссельбургской крепости. Он после вспоминал в своей книге:

«Настал первый день Рождества. Гусь, каша, пирог, – как будто ничего дела, – довольно жирные. Но вот судок со сладостями. Дрожащей рукой поднимаешь крышку – и весь холодеешь: один апельсин, одно яблоко, виноград жалкий, шоколаду совсем нет!»

После полуторагодичного заключения в крепости, Гершуни был переведён в Сибирь. В 1907 году он бежал из тамошней тюрьмы в бочке с квашеной капустой. Умер за границей в 1908 году.

С осени 1902 года начались аресты эсеров. Только в Саратове было задержано 66 человек, причём найдены чистые паспорта, множество брошюр для крестьян, гектографы. В начале 1903 года прошли групповые аресты в Киеве, Екатеринославе, Курске, Одессе, Москве, Петербурге и других городах. Много было еврейской молодёжи. Киевский комитет, например, весь состоял из евреев.

Полиции стало известно, что в Киеве ждут некую террористку из Минска для устройства типографии. Это оказалась Фрума Фрумкина. Она ещё в 1902 году хотела убить минского жандармского полковника. После Киева Фрумкина намеревалась ехать в Одессу для убийства тамошнего градоначальника графа П.Шувалова, боевого офицера, участника русско-турецкой войны. Ему к тому времени было уже 73 года. Эсеры обвиняли его в попустительстве одесским еврейским погромам. В конце концов его все же убили в 1905 году. Для этой акции был подобран русский учитель, тщеславный Куликовский, осуждённый потом на вечную каторгу. Он явился на приём и убил графа четырьмя выстрелами.