Барбара Картленд - Таинство любви сквозь призму истории

Накопление богатства, особенно в торговых итальянских государствах, дало возможность мужчинам и женщинам наслаждаться формализованной любовной игрой. Женщины старались жить в соответствии с отводившейся им высокой репутацией, и в итоге любовь окружила сильная религиозная аура.

Художники писали со своих любовниц Мадонну и заново открытых ими языческих богинь Афин и Рима.

Сандро Боттичелли изображал идеализированную мистическую красоту, выросшую на почве гуманистической и платонической культуры, которая развивалась в кругу колоритного и порочного Лоренцо Великолепного во второй половине XV в.

Произведения Боттичелли запечатлели превращение земной любви в интеллектуальную и рассудочную. Его натурщица Симонетта Веспуччи, прославленная красавица, вдохновляла целое поколение художников. Для Боттичелли она послужила моделью Венеры, рождающейся из моря; Полайоло писал с нее Клеопатру, Лоренцо Великолепный написал в ее честь оду.

Когда Симонетта в двадцать три года умерла от чахотки, гроб несли по улицам Флоренции, не закрыв лицо покойницы, чтобы каждый мог полюбоваться ее красотой. Боккаччо, взглянув в небеса, воскликнул: «Ее душа вспыхнула новой звездой».

Симонетта и другие прекрасные натурщицы открыли новую перспективу: возможность показывать красоту, не скованную узами ложной скромности и стыдливости. Вновь открытое классическое искусство породило страсть к языкам и учению.

Сокровища греческой и латинской литературы стали доступными всей читающей публике. Впервые многие женщины получали высокое образование, часто владели несколькими языками.

Церковь, однако, встревожилась, и Папа Павел II замечал:

«Дети достигают десятилетнего возраста, но, еще не пойдя в школу, знают тысячи богохульств. Подумать только, сколько тысяч других прегрешений узнают они, взявшись читать Ювенала, Теренция, Плавта, Овидия».

Романтическая любовь нуждалась в героях, и одним из них в XV в. стал Александр Македонский. В 1486 г. латинская версия его истории обрела популярность и широко распространилась по всей Европе.

Позже легенда об Александре послужила темой поэзии на всех европейских языках. Согласно одной истории, во время марша знаменитого полководца через Гирканию в Фалестре царица амазонок и три сотни женщин выехали верхом ему навстречу, вооруженные, оставив в горах основную армию.

Увидев молодого и сильного Александра, царица предложила ему лечь с ней, дабы «от самой храброй в мире женщины и храбрейшего из живущих мужчины родились великие и необычные потомки».

Александр провел с царицей тринадцать дней, но произошел ли на свет после этого хоть один ребенок – неизвестно.

У амазонок был любопытный обычай переламывать взятым в бою пленным ногу или руку. При этом они не только предотвращали побег – по мнению амазонок, увечье конечностей укрепляло гениталии.

На вопрос о хромых рабах царица амазонок ответила: хромой лучше занимается любовью.

Связанные с новой духовной концепцией красоты, а значит и любви, перемены совершались на протяжении многих десятилетий, но тенденция была четкой и непоколебимой. Предельное выражение она нашла в обожествлении женщин по правилам куртуазной любви и в песнях трубадуров.

Это странное поклонение недостижимому отразили провансальские трубадуры. Их темой была любовь, никогда не находящая удовлетворения в физической близости.

Итальянец Сорделло, живший в Провансе и писавший по-провансальски, провозглашал:

Другой трубадур, Госельм Фэде, делает своей даме следующее фантастическое признание:

Впрочем, порой они оказывались в опасной близости к более логичному завершению, как свидетельствует история о кавалере Руделе, обуреваемом страстью к принцессе, которой он никогда не видел. Он долго странствовал, чтобы усладить взор ее красотой, наконец добрался и упал в ее объятия. Но, к счастью для законов поэзии трубадуров – если не самого Руделя, – его к тому времени одолела смертельная болезнь, и ему удалось не особенно себя запятнать. Он пошатнулся и рухнул на руки принцессы за секунду до смерти.

До нас дошла единственная поистине возмутительная поэма, связанная с трубадуром Вильямом Кабестаном, который в душе явно пылал похотливой страстью, воспевая в серенаде красоту своей дамы из Руссильона.

Хотя на словах утверждалось, будто трубадур и дама соблюдали правила любовной игры, вернувшийся после долгой отлучки муж усомнился. Он убил Вильяма, вырезал у него сердце, подал жене на ужин, встал рядом и заставил съесть, после чего она бросилась со стены замка.

Поэма, конечно, в высшей степени символична. В ней, может быть неумышленно, отражен непомерный страх перед благосклонностью женщины в век бесцельной куртуазной любви. Возникновение физической страсти, даже намека на это, означало гибель мужчины, поддавшегося губительному коварству Евы.

Альтернативные извращенные радости невостребованной страсти лежат в сфере учебников психоанализа. Но в истории не много примеров, чтобы целое общество предавалось подобным вещам так, как это происходило в течение ста с лишним лет после 1100 г. на юге Франции.

Конечно, любовный культ охватывал только богатых. Крестьяне были заняты жизнью, совокуплением, производством детей. Впрочем, даже они испытывали на себе косвенное влияние. Жонглеры, оруженосцы и трубадуры нередко цитировали господскую поэзию перед простолюдинами на деревенских площадях, на сборищах крепостных и прислуги под стенами замков.

Это целенаправленно поощрялось – не ради приобщения крестьян к новому культу, а из соображений морали.

Феодальная служба верховному властелину сопровождалась добровольным служением госпоже. Трубадур приносил своей даме точно такую вассальную клятву, как и крепостной господину.

Простые люди не присягали в законопослушной верности. Время было неспокойное, бушевала чума, совершались политические перевороты. Крестоносцы держали всех в состоянии военной лихорадки, а социальные проблемы, связанные с постоянным отсутствием или исчезновением навеки большого числа мужчин, затрагивали все слои общества.

Жена крестоносца, собравшегося отвоевать Гроб Господень, вела несчастную жизнь, закованная в «пояс целомудрия». Никто не задумывался о ее одиночестве и тоске.

Отношение мужчин к женщинам в тот период отражено в произведении писателя того времени Вальтера Мапа 18:

«Пакувий в слезах сказал своему племяннику Арриусу: «Друг мой, в саду у меня стоит бесплодное дерево, на котором повесилась моя первая жена, потом вторая, и вот только что третья», – «Меня изумляет, – отвечал Арриус, – что ты видишь повод для слез в столь необычайном везенье. Друг, дай мне ветку от этого дерева, я ее посажу».