Продолжатель Феофана - Жизнеописания византийских царей

30. Амерамнун же, страдая душой из-за захвата и разорения своей родины, распорядился и объявил повсюду, чтобы все от мала до велика собирались из Вавилонии, Финикии, Келесирии, Палестины, Нижней Ливии и на щитах своих написали «Аморий», дерзостно намекая таким образом на поход против этого города. Он стянул свои силы к Тарсу, приумножил прежде малочисленное войско [85], а сам пребывал в исступлении и душевных муках из-за позора, пережитого отчизной. Но и Феофил выступил к Дорилею, удаленному на три дневных перехода от Амория. Многие тогда советовали переселить жителей Амория и до поры до времени уклоняться от неудержимого натиска сарацин (велики были силы амерамнуна, бесчисленно его войско), но Феофил счел это несуразным и недостойным, достойным же и благородным – еще больше укрепить город и спасти его с помощью советов доблестного стратига. А был это стратиг Анатолика патрикий Аэтий. И поскольку тот ощутил большую нехватку воинов, послал их ему Феофил, дабы они повсюду встретили и одолели врага. Помимо этого дал он Аэтию вождей и начальников: вскоре принявших мученичество Феодора Кратера, Феофила и Вавуцика, кои стали предводителями не только того войска, но и отряда сорока двух мучеников. [58]

31. Обуянный гордыней сарацинский предводитель во главе войска прибыл в Таре. Испросив совета оракула, он решил не сразу двигаться на Аморий, но прежде испытать ромейские силы с помощью сына, который вместе с частью войска выступил против царя. «Если сын победит, – сказал он, – победа будет и у отца. Если же нет, лучше не трогаться с места, ибо не видать мне победы». И вот тот, прихватив с собой эмира, правившего тогда Мелитиной, и примерно десять тысяч турок, вместе со всем армянским войском и архонтом архонтов [86]прибыл в Дазимон. Со своей стороны выступил против него и Феофил во главе немалого войска, составленного из персов, а также выходцев с Запада и из стран восходящего солнца. Прибыв же в место под названием Анзен, пожелал царь перед наступлением поглядеть на скопище врагов, и доместик схол Мануил привел его на один холм, возвышающийся над окружающей местностью. Сначала ему на глаз показалось, что число сарацин меньше нашего, но Мануил с ним не согласился, и решил царь, что копий с той и другой стороны одинаково. «Но, определяя силу, – возразил Мануил, – сравни, у кого гуще лес копий». Когда же оказалось, что сильней войско не наше, а вражеское, потребовался и план, сулящий победу. И он был совместно составлен Мануилом и Феофобом: напасть на врагов ночью. Другие, однако, настаивали, что лучше это сделать днем, и царь их послушался. С рассветом началась жестокая битва, царские отряды самоотверженно сражались, и исмаилиты, прекратив бой, бросились в бегство. Однако турки [87]упорной стрельбой из лука сдержали преследующих ромеев и убедили сарацин не бежать, а стоять на месте. Те вновь построились в боевые ряды и, пуская издали стрелы, повернули ход битвы. Из-за жестокого обстрела ромеи не могли ни приблизиться к ним, ни даже взглянуть на них издали и, покинув царя, повернули назад. Однако начальники царских отрядов вместе с персами, не то что сделать, помыслить не могли о чем-нибудь подобном: они обступили со всех сторон императора и старались спасти его, хотя враги уже окружили и разили их отовсюду. И, наверное, все бы они погибли, если бы не спустилась ночь и не начался дождик; он ослабил тетиву луков, коими сражались и сильны были враги, а нашим воинам дал передышку от стрел и возможность спастись [88].

32. Глубокой ночью, обходя стражу, Мануил услышал, как персы ведут с сарацинами на их языке переговоры о мире, при этом соглашаются предать ромейское войско и вернуться к вождю, которого покинули. Он тайно дает об этом знать царю и просит его не ждать полона, а спасаться вместе с вельможами. На вопрос же царя, «как спасти множество моих воинов?», он ответил: «Лишь бы, царь, даровал Бог тебе спасение, а уж они сами о себе позаботятся». Лишь к утру пустился царь в бегство и спасся в Хилиокоме, где встретились ему покинувшие сражение стратиги. Сказав, что недостойны жизни те, кто предал в сражении царя, они распороли на себе одежды мечами и, орошая щеки слезами, пали в ноги Феофилу. Но тот, сильнее их пораженный в самую душу необычностью всего происходящего, сказал: «Если спасусь я милостью Божьей, спасетесь и вы, сражаясь с врагами» [89]. Эта военная хитрость врага, ночной разговор персов (или, можно сказать, мирное соглашение) дали недругам, осудившим на [59]смерть Феофоба, еще одну причину и удобный предлог для клеветы, (33)амерамнуну же, узнавшему о столь значительной победе, – возможность напасть на Аморий. И вот около родного города царя объединилось два вражеских войска: самого амерамнуна и его сына, уже выдержавшего жестокую битву. Они разбили лагерь и приступили к осаде [90]. Вернувшись в Дорилей, Феофил сделал попытку дарами заставить амерамнуна уйти оттуда и вернуться на родину. Но не пошел на это сарацин, замысливший захватить и разрушить отчизну царя. Более того, он стал еще и оскорблять Феофила, обзывал его трусливым рабом, осмеивал и издевался за то, что не раньше, а лишь сейчас, в отчаянном положении, принял он его требования [91]. Были у амерамнуна там и посланцы, за всем наблюдающие и следящие.

34. Вероятно, со временем город и избежал бы гибели (много у врага было всякого рода осадных машин, но мы их уничтожали, немало мужей гибло с той и другой стороны – и защищавшихся и осаждавших, – но бесплодны оставались усилия агарян, и хмурили они брови, огорченные гибелью множества своих воинов, ведь почти семидесяти тысяч человек недосчитались они после взятия города), но нельзя было избежать занесенного Божия меча, ибо расцвела тогда ересь и оскорблялось божественное. Вот почему некий муж из подчиненных (Воидицей звали этого несчастного [92]) послал со стрелой письмо сарацинам, уже собравшимся отступить и с позором вернуться домой: «Что это вы, претерпев столько бед, после стольких напрасных трудов и усилий собрались уходить? Взойдите на башню, где стоит наверху каменный бычок, а снаружи мраморный лев, там найдете меня, который сердцем с вами и вам помогает, укрепления в этом месте не такие уж мощные, вы захватите город и хорошо меня вознаградите» [93]. Они явились по его слову, приступом ворвались в город, ранили и поражали всех встречавшихся на пути. И никого не осталось в живых в городе, все были убиты и пали, испуская кровяные потоки [94]. Так был взят и нечестиво предан в руки нечестивых город Аморий, в живых же остались лишь отправленные в Багдад знатные и могущественные мужи, которые несли службу в фемах, к их числу принадлежали и сорок два мученика. Все же остальные стали добычей вражеских мечей. И даже отправив новых послов, не убедил Феофил врага принять выкуп и освободить за двести кентинариев плененный народ или хотя бы только близких ему по родству и присланных туда на подмогу. Кичливый и гордый амерамнун высмеял, осыпал оскорблениями и отправил назад и первых и вторых послов, сказав при этом: «Это за столько-то кентинариев хотите вы выкупить пленных, хотя истратили целую тысячу ради тщеславия и на подарки» [95]. Феофил страдал сердцем и, как бы сжигаемый и снедаемый неким пламенем, попросил для охлаждения талой воды. Из-за сердечного жара вода показалась ему теплой, но от этого питья нежданно напала на него желудочная болезнь, от этой болезни он и умер. Вот что случилось с Аморием.