Петр Люкимсон - Царь Ирод

Одолеваемый этими мыслями, Ирод вновь почувствовал себя никем не любимым, несчастнейшим человеком в мире, и на его глаза невольно навернулись слезы — на этот раз совершенно искренние слезы по самому себе.

В те же часы Ирод окончательно пришел к выводу, что обуреваемый столь знакомой ему маниакальной жаждой власти Антипатр и является истинным виновником гибели Александра и Аристобула, оклеветав перед ним братьев. Этот вывод полностью избавлял его от чувства вины, так как «истинный виновник» случившейся в его семье трагедии был наконец найден.

Все дальнейшие перипетии следствия, начатого после смерти Ферроры, уже не столь важны, хотя в ходе них было сломано еще несколько судеб. К примеру, когда выяснилось, что жена Ирода Мариамна II знала обо всей этой истории с ядом, но не поспешила сообщить мужу, Ирод велел изгнать ее вместе с сыном Иродом-младшим из дворца и вычеркнул последнего из завещания. Отца Мариамны, Симона, сына Во-эта, он лишил сана первосвященника, назначив на это место его родственника — Маттафия бен Феофила.

Ну и, само собой, из дворца немедленно была изгнана мать Антипатра Дорис. Подобно старухе из пушкинской сказки, она после казни Мариамны Хасмонейской прошла долгий путь от разбитого корыта, у которого осталась после развода с Иродом, до почти полновластной царицы, но все это лишь затем, чтобы в конце жизни снова оказаться у того же корыта. Изгнание Дорис было столь поспешным, что ей даже не дали собрать гардероб, не говоря уже о том, чтобы прихватить множество накопленных ею драгоценностей.

Неудивительно, что когда из Рима прибыл вольноотпущенник Антипатра и его верный слуга Батилл, он был немедленно арестован. Под пытками Батилл признался, что Антипатр отправил его в Иерусалим, главным образом, чтобы он передал Дорис и Ферроре новую порцию яда — на случай, если не подействует тот, что раздобыл Антифил.

Официально же Батилл прибыл в Иудею с письмами из Рима как от самого Антипатра, так и от нескольких старых друзей Ирода. Последние с тревогой сообщали, что два младших сына царя — Архелай и Филипп, которых он отправил на учебу в Рим, нередко открыто говорят о том, что ненавидят отца, осуждают его за репрессии и боятся возвращаться домой, чтобы не разделить участи Александра и Аристобула.

Антипатр в своем письме сообщал о том же, но, как и в случае с Александром и Аристобулом, разыгрывал роль любящего брата и умолял отца простить юношей, которые по молодости, возможно, сами не понимали, что говорят.

Но Ирода уже было невозможно обмануть: он понял, что Антипатр теперь решил убрать последних из тех, кто мог вместе с ним претендовать на престол, одновременно отводя от себя всякие подозрения. Не сомневался он и в том, что письма римских друзей были либо написаны ими по наущению Антипатра, либо вообще представляли собой изготовленные по его заказу фальшивки, за которые были уплачены немалые деньги. Антипатр инспирировал подобные письма против младших братьев и раньше, находясь в Иудее, но если прежде Ирод это только подозревал, то теперь ему это было совершенно ясно.

Однако теперь Ироду крайне важно было, во-первых, заполучить Антипатра в свои руки, а во-вторых, ни в коем случае не допустить, чтобы сын, что-то заподозрив, начал бы интриговать против него при дворе Августа. Поэтому он тут же продиктовал ответное письмо Антипатру, в котором посетовал на то, что здоровье его неожиданно сильно пошатнулось, он чувствует, что дни его сочтены, и потому просит любимого сына бросить все дела и как можно скорее вернуться в Иерусалим. При этом мельком Ирод упомянул, что мать Антипатра Дорис находится под подозрением, но поспешил добавить, что речь, вероятно, идет о недоразумении и как только Антипатр появится при дворце, все, скорее всего, будет тут же разрешено.

И тут уже даже Флавий не выдерживает и обращает внимание на следующую странность. Суммарно, пишет он, с момента смерти Ферроры и до ареста Батилла следствие по вышеописанному делу длилось семь месяцев. За это время было произведено немало арестов, в происходящие события была вовлечена масса людей — палачей, стражников, придворных и т. д., — и при всем при этом Антипатр ни сном ни духом не ведал о том, что происходит в Иерусалиме. Даже о «недоразумении» с Дорис он, как выясняется, узнал лишь из письма отца.

Да, конечно, пишет Иосиф, во многом это объясняется той печатью тайны, которую Ирод изначально наложил на ход расследования. Но если бы при дворе Ирода нашелся хотя бы кто-то, кто действительно любил Антипатра и был ему предан, то он непременно нашел бы способ, как сообщить наследнику о готовящихся для него неприятностях.

Но такого человека, готового ради Антипатра рискнуть головой, как мы видим, не нашлось — все последующие события стали для него полным сюрпризом. А значит, делает вывод Флавий, в Иудее не было ни одного человека, который испытывал к Антипатру если не любовь, то хотя бы симпатию. Напротив, его все ненавидели, и это была поистине убийственная ненависть.

Впрочем, как вскоре узнает читатель, одна такая попытка все же была, но она закончилась неудачей и стала впоследствии в суде над Антипатром дополнительным доказательством его вины.

О том, что Антипатр не спешил возвращаться на родину даже после того, как давно закончил свои дела в Риме, свидетельствует тот факт, что весть о смерти Ферроры застала его в Южной Италии, в Таренте.

Письмо Ирода с «просьбой» как можно скорее вернуться домой Антипатр получил в Киликии. Он тронулся в путь, но чем больше вчитывался в послание отца, тем больше оно его тревожило. Антипатр понимал, что подозрения в адрес матери вполне могут коснуться и его. Больше того — сам факт, что Ирод отказался вдаваться в подробности, в чем именно состоят подозрения, это подтверждало. С каждым часом Антипатр все больше утверждался в мысли, что возвращается домой на верную смерть. Оказавшись в Келендерии (современном Гилиндире), на расстоянии нескольких дней пути от Иудеи, он собрал своих приближенных, с тем чтобы вместе с ними окончательно решить, что ему делать дальше.

Мнения советников разделились. Как пишет Флавий, наиболее осторожные из друзей Антипатра, зная нрав Ирода, советовали повернуть назад, в Рим, а если все-таки Ирод потребует его возвращения, просить защиты у Августа. Однако другие, которых Флавий подозревает в том, что они больше стремились поскорее вернуться к родным очагам, чем пеклись о судьбе Антипатра, говорили, что надо возвращаться в Иерусалим — чтобы он смог убедить отца в своей невиновности.

Но дело было, безусловно, отнюдь не в том, что этих советников не заботила судьба патрона. Еще как заботила, ведь она была и их собственной судьбой!