Петр Люкимсон - Царь Ирод

Но куда быстрее, чем мухи, разлетались по Иерусалиму слухи о том, что царь находится при смерти.

Как обычно, их разносила по лавкам и городскому рынку мелкая дворцовая челядь, а дальше они начинали собственное путешествие по столице и всей стране, обрастая все новыми подробностями.

Понятно, что болезнь Ирода и его страдания были немедленно истолкованы как Божья кара за совершенные им при жизни преступления, а то, что царь лежит на смертном одре, — как знак того, что истинным хранителям веры наконец пришло время действовать.

Чем больше ширились слухи о смертельной болезни Ирода, тем больше накалялась атмосфера в столице.

Еврейские мудрецы (все те же фарисеи-прушим) теперь уже открыто говорили, что на смену тирану Ироду должен прийти новый царь, который избавит страну от римского владычества, уничтожит привнесенное ими в Землю Израиля язычество и вернет евреям и их государству то величие, которым они обладали в дни Давида и Соломона.

Среди этих проповедников особенно выделялись Иегуда, сын Сепфорея (Ципора), и Маттафия, сын Маргала, — популярные учителя Писания и Закона, на лекции которых собирались сотни еврейских юношей.

На одной из таких лекций они призвали не дожидаться прихода царя-Мессии, а начать очищение земли от языческой мерзости уже сейчас. Причем начать с уничтожения главного святотатства, которое было совершено Иродом, — литого золотого орла, установленного им над главными воротами Храма.

— Сказано в Торе: «Не делай себе изваяния и всякого изображения того, что в небе наверху, и того, что на земле внизу, и того, что в воде, ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им». Сколько же мы будем гневить Бога и терпеть этого идола, установленного над входом в Его святилище?! Неужели среди нас не найдутся те, кто встанет на защиту Его Закона, сбросит идола и растопчет его ногами?! Да, конечно, эти смельчаки могут поплатиться за свой подвиг жизнью, но зато они удостоятся вечного блаженства в мире грядущем! Что может быть почетнее смерти за заветы отцов?! Да и разве наша душа не бессмертна; разве не следует человеку любить свою бессмертную душу больше, чем тело?! Разве не сказано: «Возлюби Господа, Бога своего всей душой своей, всем сердцем своим и всем достоянием своим»?! Все мы смертны, все рано или поздно сойдем в могилу, но истинный мудрец понимает, что смерть во имя веры куда предпочтительнее смерти от старости и болезней! — горячо говорил Иегуда, сын Сепфорея.

Наэлектризованные этими зажигательными словами, десятки учеников Иегуды и Матгафии двинулись к Храму, и по пути к ним стали присоединяться толпы народу. На глазах толпы несколько юношей взобрались на самую крышу Храма, затем спустились с нее на канатах к воротам и топорами стали рубить гигантского золотого орла, пока куски статуи не полетели вниз под ликующие вопли толпы.

Очень скоро эти крики долетели до расположенного неподалеку от Храма царского дворца, и оттуда немедленно был выслан отряд наемников для подавления беспорядков. Увидев приближающихся царских солдат, толпа бросилась врассыпную, но Иегуда с Маттафией и еще сорок их учеников остались стоять на месте, твердо уверенные в собственной правоте. Все они были арестованы и приведены к Ироду.

Думается, мало кто тогда понял, что это была первая искорка иудейского восстания, которое, то затихая, то вспыхивая с новой силой, будет бушевать больше семи десятилетий, пока не закончится величайшей трагедией в истории еврейского народа — разрушением Второго храма, практически полным уничтожением Иерусалима и изгнанием из него евреев.

Возможно, Ирод был как раз одним из тех, кто понимал, какими бедами могут обернуться такие антиримские волнения, и считал, что их следует подавить в самом зародыше. Нет никаких сомнений, что он никогда не видел в этом изображении орла идола — для него, повторим, это был исключительно символ власти Рима, а низвержение орла было покушением на эту власть, что должно было вызвать вполне понятную реакцию в Риме. Кроме того, золотой орел был своего рода пожертвованием, которое он сделал Храму, а потому его уничтожение Ирод воспринял как покушение на свою власть и проявление ненависти к нему лично.

Когда арестованных поставили перед царем, Ирод в первую очередь спросил, кто из них действительно участвовал в уничтожении орла, а кто был арестован случайно. Казалось, таким образом он давал стоявшим перед ним юношам шанс на спасение — стоило кому-либо из них заявить, что его арестовали по ошибке, и он был бы, весьма вероятно, тут же освобожден.

Но ни один из сорока задержанных такого заявления не сделал. Более того, когда начались индивидуальные допросы, все арестованные с улыбкой подтвердили, что они и в самом деле участвовали в том деле, которое им вменяется в вину.

На вопрос, кто им внушил мысль об уничтожении орла, также последовал единодушный ответ, что они следовали заветам отцов и Моисееву закону и не сожалеют об этом.

Наконец, Ирод спросил их, почему они пребывают в прекрасном настроении, хотя знают, что их ждет смерть.

— Потому что мы также знаем, что после смерти нас ждет прекрасная доля в грядущем мире! — последовал ответ.

Вряд ли нужно напоминать читателю, что для Ирода всегда было крайне важно создать видимость справедливости и законности всех своих решений (вероятнее всего, он и сам искренне верил, что вершит справедливый суд и карает преступников по заслугам). Поэтому он объявил, что все арестованные предстанут перед судом, который состоится в Иерихоне.

Такое решение было вполне понятно: если бы суд над Иегудой, Маттафией и их учениками состоялся в Иерусалиме, он вполне мог породить новые, еще большие народные волнения. Иерихон же был населен в основном семьями преданных Ироду наемников и поставщиками царского двора, в лояльности которых сомневаться не приходилось.

Одновременно Ирод велел направить в Иерихон представителей еврейской аристократии, а также духовных лидеров нации, пользующихся наибольшим авторитетом в народе, — якобы для того, чтобы они засвидетельствовали справедливость свершенного им суда.

Суд состоялся в Иерихонском амфитеатре, до отказа набитом народом — как жителями города, так и «приглашенными» зрителями. Так как Ирод из-за отеков ног уже не мог ходить, его внесли на сцену на носилках и осторожно уложили на обитую пурпуром кушетку.

Трудно сказать, сознавал ли Ирод, что это его последнее выступление перед народом, или все еще надеялся на свое исцеление, но он начал речь с напоминания о своих многочисленных заслугах перед нацией. Главной же из этих заслуг он считал перестройку Храма, придание ему должного величия и великолепия — то, что так и не смогли сделать Хасмонеи за сто с лишним лет своего правления.