Сергей Глезеров - Любовные страсти старого Петербурга. Скандальные романы, сердечные драмы, тайные венчания и роковые вдовы

В то время параллельно шли два процесса: с одной стороны, веяния читающей публики, с другой – то, что называют индустриализацией страны или развитием капиталистических отношений в России. Меняется привычный уклад жизни многих людей. Многие в поисках заработка оказываются в городе, где соблюдать прежние нормы семейной жизни оказывается затруднительно. Люди надолго оторваны от семьи, и традиционная ситуация, когда главным работником, «кормильцем» в семье является мужчина, оказывается нарушенной.

Ситуации могли быть самыми разными: например, муж ушел на заработки в город и оставил в деревне жену или детей. Или, наоборот, супруги пришли из деревни в город, жена устроилась прислугой и становится в какой-то степени источником заработка для семьи. То есть она уже не «при муже». Встают вопросы о том, каким образом делить заработанные деньги и кто вообще в семье главный. Все это создавало некую новую реальность, которая должна была взаимодействовать с представлениями о том, как оно должно быть.

Нередко те, кто уходил из деревни на заработки в город, заводили там вторую семью. В XVIII в. такое явление если и было, то не столь часто встречающимся. Теперь, начиная с середины XIX в., оно стало, конечно же, не нормой, но оказывало весьма серьезное влияние.

Я уже не говорю о большом числе незаконнорожденных детей, от которых их матери вынуждены в силу самых разных причин отказываться.

Общество, конечно, было очень обеспокоено подобной ситуацией. Но мнения о том, кто виноват, разделились. Одни считали, что все это результат того, что молодые люди начитались вредных книжек про «свободу чувств» и тому подобное… Другие были уверены, это явление имеет сугубо экономические причины. У популярного в ту пору писателя Глеба Успенского есть рассказ «Квитанция», действие которого происходит в Петербурге.

Белошвейка мчится на товарную станцию, чтобы попрощаться со своим младенцем, которого она отдала в воспитательный дом. Там он умер, и теперь его увозят на кладбище. У нее есть квитанция, по которой она сдавала ребенка в воспитательный дом, в ней указан номер. Ей объясняют, что она все равно никого не найдет, поскольку номер, по которому его выписали, не совпадает с тем, по которому ребенка хоронят: «Только что это приемная квитанция, значит, живого младенца, а здесь накладные мертвецкие… Этот нумер не может подойтить!».

В итоге белошвейка не может найти своего ребенка. Публика на вокзале наблюдает за сценой. «А ты, коли рожаешь ребенка, так ты его не бросай, как щенка! – вдруг, как обухом по лбу, громко и отчетливо проговорил какой-то из слушателей, видом лавочник». Девушка возражает: что же она будет делать с ребенком, если у его отца совсем нет денег, а ей надо работать: «Я одна кругом. Он тоже копейки не имеет… ученик… Меня с шести лет мучают работой… У меня даже своего лоскута нет… Как же мне быть?..».

Глеб Успенский поддерживает свою героиню: он считает, что обвинение народа в растлении – несправедливое. Во всем виноваты экономические условия. Молодые девушки пришли в город и столкнулись здесь с несправедливыми реалиями жизни. И что же им еще делать, как соблюдать нормы и правила, если живут они совершенно не в тех условиях, как должно?

Но это мы говорим о том, что касается «простого народа». Когда речь об образованной публике, то здесь ситуации совсем иные. Были и общие увлечения общественной «модой» на «свободу чувств», а были и серьезные обстоятельства, связанные с законодательными ограничениями. Яркий пример – ситуация с писателем и религиозным философом Василием Розановым. Первый раз он женился на Аполлинарии Сусловой, близкой знакомой Достоевского. Брак не сложился, но развод получить не удавалось.

Дело в том, что по церковному праву в России было три причины для развода: вина одного из супругов (один должен обвинить другого в прелюбодеянии), сумасшествие одного из супругов и неспособности к брачной жизни. Во всех этих случаях виновной стороне не разрешалось в дальнейшем вступать в брак.

Розанов развестись никак не мог, но Россия страна большая, и ему все-таки в 1891 г. удалось обвенчаться (фактически тайно!) второй раз – с Варварой Бутягиной, вдовой учителя Елецкой гимназии. Во втором браке у Василий Розанова родилось пятеро детей. Все они формально являлись незаконнорожденными, поскольку с первой женой он официально не развелся.

Вот почему тема брака и семьи стала одной из важнейшей в творчестве Василия Розанова. Вопросам отношения церкви к проблематике семьи и сексуальным отношениям посвящена его книга «Семейный вопрос в России», увидевшая свет в 1903 г. В своих публикациях он активно выступал в защиту прав незаконнорожденных детей, отмечал, что перед Богом все равны.

– Сегодня, согласитесь, в нашем обществе подобная проблема стоит все-таки не так остро: государство у нас, как бы то ни было, светское, и проблем с разводом, при всей неприятности подобной процедуры, все-таки нет…

– Да, но тогда, в дореволюционной России, огромное значение имело, что незаконнорожденный ребенок не наследовал социального положения и состояние своего родителя. И таким образом оказывался ущемленным в своих правах и статусе.

Были случаи, когда удавалось обойти этот запрет, но это скорее исключения из правил. Еще с XVIII в. известен «механизм», как незаконнорожденного сделать законнорожденным: найти другого супруга для его матери.

Эта тема не раз звучала в русской литературе. Например, герой романа Достоевского «Подросток» – незаконнорожденный князь Аркадий Макарович Долгорукий. Он побочный сын родовитого дворянина Андрея Петровича Версилова и его дворовой, что порождает в нем, подростке, гордом и самолюбивом, комплекс неполноценности. Фамилию он носит другую – своего формального отца, тоже дворового Версилова, Макара Ивановича Долгорукого, но и это только лишний повод для унижения – при знакомстве его часто переспрашивают: князь Долгорукий?

И еще – отношение в обществе! Еще во время учебы мальчик начинает понимать, что он не такой, как все, поскольку на это указывает учитель. Мол, он не такой же, как все, он – «дитя порока»…

– Вообще, насколько я понимаю, незаконнорожденные нередко испытывали в те времени очень серьезный комплекс неполноценности. Они ощущали себя в обществе чуть ли не изгоями, все это их настолько уязвляло, что многие стали борцами против несправедливостей – так, как они это понимали. Яркий пример – Александр Иванович Герцен…

– Мне думается, таков был один из путей, но вовсе не единственный. Могу напомнить альтернативный пример: революционер-народоволец Николай Александрович Морозов – политкаторжанин, ученый, проживший громадную жизнь. Он – незаконнорожденный ребенок, но при этом в детстве, по его собственному признанию, никогда не ощущал никакого дискомфорта.