Лев Безыменский - Третий фронт. Секретная дипломатия Второй мировой войны

«Турция узнала из Москвы, что в начале войны Сталин в глубине души все еще надеялся на молчаливую договоренность с Гитлером в том смысле, что советский режим будет продолжать существование в восточной России. Его недоверие к Англии огромно, и он решился на договор (не заключать сепаратный мир) только тогда, когда Англия гарантировала ему подобное существование…»

Эти строки написаны уже после того, как было заключено советско-английское соглашение от 12 июля 1941 года о военном сотрудничестве, которое в числе прочего предусматривало отказ от сепаратных переговоров с Гитлером. Еще более важно, что телеграмму отправили непосредственно после встречи Папена с Шуленбургом. Последнему — куда лучше, чем упоминавшейся в шифровке Турции, — могли быть известны настроения и надежды Сталина. Тем более что телеграмма № 63 заканчивалась странной фразой:

«Подробное сообщение турецкой прессы послано с Шуленбургом».

Зачем было посылать такое сообщение лично с Шуленбургом! И не являлась ли эта фраза сигналом о подлинном источнике информации Папена — то есть о Шуленбурге? Действительно, прибыв в Берлин на специальном самолете Риббентропа, посол немедля запросил аудиенцию у фюрера. Она ему была дана. Но, когда Шуленбург заговорил о возможности компромисса, Гитлер резко ответил:

— 15 августа мы будем в Москве, а 1 октября русская война закончится!

Так, похоже, закончилась первая попытка Сталина.

Тем временем события развивались — причем не в пользу Сталина. Сначала последовали абсурдные директивы № 2 и 3, в которых приказывалось дать отпор и даже перейти в контрнаступление. Затем после доклада генштаба, согласно которому атаки «отбиты на преобладающем протяжении нашей границы», наступило самоуспокоение. Потом — новые неудачи на фронтах, в том числе потрясшее Сталина падение Минска, на что в беседе с Молотовым и Берией он реагировал фразой:

— Ленин завещал нам страну, а мы ее просрали!

Шок был настолько силен, что Сталин уединился на «ближней даче». Когда же Молотов, Маленков, Ворошилов, Берия, Вознесенский и Микоян приехали к нему, Сталин встретил их вопросом:

— Зачем пришли?

Микоян вспоминал, что, по его впечатлению, Сталин боялся: «боевые друзья» пришли его арестовать. Однако вместо этого он услышал «верноподданническую» просьбу возглавить вновь созданный Государственный комитет обороны. Наступил период новой активности: были отстранены два командующих фронтами, пошла волна репрессий — обвинены в «антисоветском заговоре» и расстреляны генералы Павлов, Климовских, Коробков и Григорьев. Одновременно была репрессирована другая большая группа генералов (14 человек). Наконец, решилась участь арестованных до войны и ожидавших своей судьбы высших военных чинов: их расстреляли. Тогда же вся связь с Гитлером была поручена… Лаврентию Берии. Вот документ: признание генерала Судоплатова, сделанное им в августе 1953 года:

«Докладываю о следующем известном мне факте.

Через несколько дней после вероломного нападения фашистской Германии на СССР, примерно числа 25–27 июня 1941 года, я был вызван в служебный кабинет бывшего тогда народного комиссара внутренних дел СССР Берии.

Берия сказал мне, что есть решение Советского правительства, согласно которому необходимо неофициальным путем выяснить, на каких условиях Германия согласится прекратить войну против СССР и приостановит наступление немецко-фашистских войск. Берия объяснил мне, что это решение Советского правительства имеет целью создать условия, позволяющие Советскому правительству сманеврировать и выиграть время для собирания сил. В этой связи Берия приказал мне встретиться с болгарским послом в СССР Стаменовым, который, по сведениям НКВД СССР, имел связи с немцами и был им хорошо известен […]

Берия приказал мне поставить в беседе со Стаменовым четыре вопроса. Вопросы эти Берия перечислял, глядя в свою записную книжку, и они сводились к следующему:

1. Почему Германия, нарушив пакт о ненападении, начала войну против СССР;

2. Что Германию устроило бы, на каких условиях Германия согласна прекратить войну, что нужно для прекращения войны;

3. Устроит ли немцев передача Германии таких советских земель как Прибалтика, Украина, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек;

4. Если нет, то на какие территории Германия дополнительно претендует.

Берия приказал мне, чтобы разговор со Стаменовым я вел не от имени Советского правительства, а поставил эти вопросы в процессе беседы на тему о создавшейся военной и политической обстановке и выяснил также мнение Стаменова по существу этих четырех вопросов.

Берия сказал, что смысл моего разговора со Стаменовым заключается в том, чтобы Стаменов хорошо запомнил эти четыре вопроса. Берия при этом выразил уверенность, что Стаменов сам доведет эти вопросы до сведения Германии.

Берия проинструктировал меня также и по поводу порядка организации встречи. Встреча должна была по указанию Берии состояться в ресторане «Арагви» в Москве за столиком, заранее подготовленным в общем зале ресторана.

Все эти указания я получил от Берии в его служебном кабинете В здании НКВД СССР.

После этого я ушел к себе готовиться к встрече.

Вечером этого же дня, примерно часов в 19, дежурный секретарь наркома передал мне приказание отправиться на городскую квартиру Берии.

Я подъехал к дому, в котором проживал Берия, однако в квартиру допущен не был. Берия, прогуливаясь вместе со мной по тротуару вдоль дома, в котором он жил, заглядывая в свою записную книжку, снова повторил мне четыре вопроса, которые я должен был по его приказанию задать Стаменову.

Берия напомнил мне о своем приказании: задавать эти вопросы не прямо, а в беседе на тему о создавшейся военной и политической обстановке. Второй раз здесь же Берия выразил уверенность в том, что Стаменов как человек, связанный с немцами, сообщит о заданных ему вопросах в Германию.

Берия и днем, и на этот раз строжайше предупредил меня, что об этом поручении Советского правительства я нигде, никому и никогда не должен говорить, иначе я и моя семья будут уничтожены.

Берия дал указание проследить по линии дешифровальной службы, в каком виде Стаменов пошлет сообщение по этим вопросам за границу.

Со Стаменовым у меня была договоренность, позволяющая вызвать его на встречу.

На другой день, в соответствии с полученными от Берии указаниями, я позвонил в болгарское посольство, попросил к аппарату Стаменова и условился с ним о встрече у зала Чайковского на площади Маяковского.

Встретив Стаменова, я пригласил его в машину и увез в ресторан «Арагви».

В «Арагви» в общем зале, за отдельным столиком, как это было предусмотрено инструкциями Берии, состоялся мой разговор со Стаменовым.