Николай Платошкин - Че Гевара

Тем не менее горячая признательность в адрес СССР не мешала Че высказываться прямо и открыто по тем вопросам научно-технической политики, где он не соглашался с советской точкой зрения. Например, он считал, что в СССР неправильно относятся к кибернетике, объявленной одно время лженаукой. Но все это было далеко от огульного критиканства китайского образца — Че считал, что его товарищеская критика поможет русским исправить ошибку. Ведь и они помогли ему изменить ошибочный взгляд на индустриализацию Кубы.

Взявшись за модернизацию кубинской экономики по новому лекалу, Че, естественно, уделял первостепенное внимание сахарной промышленности. И это было понятно.

До революции сахар давал Кубе 80 процентов валютных поступлений, а плантации сахарного тростника занимали 70–75 процентов сельскохозяйственных угодий страны [207] Правда, в силу агротехнических особенностей выращивания сахарного тростника половина земли всегда была под паром. . На «сладкое золото» работали 25 процентов трудоспособного населения, хотя работа эта имела ярко выраженный сезонный характер. Во время сафры на полях гнули спину почти полмиллиона человек, в обычное время было достаточно и 25 тысяч.

Другой особенностью «кубинской сахарницы» было то, что до революции она обслуживала только одну страну — США, и американцы этим беззастенчиво пользовались, постоянно угрожая (причем самым разным кубинским режимам) за «плохое поведение» снизить квоту на закупку кубинского сахара.

Наконец, хотя до 1959 года Куба была крупнейшим в мире производителем сахара [208] В 1959 году в мире было произведено 49,6 миллиона тонн сахара (в том числе 28,9 миллиона тонн — тростникового), из них 6 миллионов тонн — на Кубе. , эта отрасль, по оценкам Всемирного банка, уже прекратила расти и находилась в отсталом техническом состоянии (почти не применялись удобрения, не выводились новые сорта сахарного тростника и т. д.). Американцы потеряли к кубинскому сахару интерес [209] В конгрессе США в 1950-е годы усилилось лобби местных производителей сахара, требовавшее прекратить или резко снизить импорт сахара с Кубы. и предпочитали финансировать более интересный для их ВПК кубинский никель.

Заметим, что среди кубинской городской интеллигенции (а именно из этого слоя поначалу вышли основные лидеры «Движения 26 июля») было распространено не просто пренебрежительное, но подчас и резко негативное эмоциональное отношение к сахарной промышленности. Сахар ассоциировался с рабством, эксплуатацией, внешней зависимостью и отсталостью страны. И во всем этом был свой резон.

Однако аналитики ЦРУ не зря считали Че «сухим и расчетливым» [210] Именно так он характеризовался в составленном в 1964 году американской разведкой психологическом портрете. — когда речь шла об экономике, министр промышленности руководствовался только точными фактами и объективными оценками, но никак не эмоциями. В 1963 году Че так разъяснял свою «просахарную» позицию: «Вся экономическая история Кубы продемонстрировала, что ни одна другая сельскохозяйственная деятельность не сможет дать нам таких доходов, как выращивание сахарного тростника. В начале революции многие из нас не осознавали этот базовый экономический факт из-за фетишистской идеи, связывавшей сахар с нашей зависимостью от империализма и с нищетой в сельской местности…» 343

Революция привела к массовой миграции сельского населения в города, что было связано не только с начавшейся индустриализацией, но и с повышением заработной платы в промышленности. Уже в 1961 году былая массовая безработица на селе сменилась нехваткой рабочей силы на сафре. Че отреагировал призывом помочь на уборке тростника добровольным трудом горожан и, естественно, сам подал пример.

Никогда ранее не сталкивавшийся с сафрой, Че работал мачете весь световой день, задыхаясь от пыли. У него обострилась астма, но окружающие этого не замечали. Министр работал на уборке целый месяц не ради показухи, а чтобы лучше понять, как механизировать отрасль.

Всего в жатве 1961 года приняло участие 200 тысяч добровольцев. Че считал это важнейшим достижением с точки зрения воспитания «нового» человека, но понимал, что с экономической, а главное, технологической точки зрения это всего лишь временное решение.

Для Че всегда в центре внимания был человек, поэтому с самого начала он решил взяться за механизацию сахарной промышленности, чтобы облегчить каторжный труд рубщиков — мачетеро. Тем более что этот труд он опробовал на себе.

Однако неожиданно выяснилось, что механизация уборки и погрузки тростника — дело с экономической и технологической точек зрения спорное, если не сказать вредное.

Во-первых, при уборке комбайнами (некоторые модели таких машин уже испытывали, например, в США и Австралии) тростник не очищался от отходов (как это делали при рубке мачетеро) и его было куда как затратнее перерабатывать. Приходилось запускать отдельный процесс очистки, что увеличивало себестоимость производства. Во-вторых, комбайны при уборке портили насаждения, что затрудняло выращивание нового тростника. В-третьих, комбайны быстро ломались из-за каменистости или неровности почвы — а на Кубе практически на всех плантациях были проложены каналы для дренажа и орошения, да и камней хватало. В-четвертых, рабочие до революции активно противились механизации, справедливо думая, что она приведет к их увольнению или сокращению зарплаты. Эти стереотипы никуда не делись и после 1959 года.

Но все эти моменты казались Че вполне преодолимыми, и уже в 1961 году в системе МИНИНДа была создана Комиссия по механизации уборки сахарного тростника. Не хватало запчастей (американская блокада уже действовала) и технических специалистов, но зато было через край энтузиазма и веры в собственные силы. Уже в течение года удалось построить 500 погрузчиков тростника (альсадорас) для следующей сафры. Позднее произвели более пяти тысяч штук.

Затем комиссия взялась за уборочные комбайны и, несмотря на блокаду, министерству удалось закупить американскую и австралийскую модели. Их пришлось существенно адаптировать к кубинским условиям [211] Например, комбайны хорошо работали только на прямом тростнике, но плохо справлялись с полеглым. , и это заняло много времени. Конечно, много, по меркам министра промышленности, привыкшего работать быстро и целеустремленно. Через девять месяцев было создано предприятие по производству комбайнов, причем в этом деле серьезно помогли специалисты из Чехословакии, Венгрии, Болгарии и Аргентины. Уже в первый год произвели 600 комбайнов упрощенной модели (приходилось учитывать пока еще низкий технологический уровень кубинской промышленности).