Татьяна Таирова - История Украины

Представляется весьма опасным доверяться уникальному известию. К тому же. по мнению А. А. Шахматова, оно появилось только в самой «Повести временных лет», но отсутствовало как в Древнейшем. так и в Начальном сводах. Очевидно, что записано это предание было после нескольких столетий устного бытования. Сведения об этих «племенах» вообще прерываются на событиях, происшедших задолго до того, как появилась первая древнерусская летопись. Так, последнее упоминание полян датировано 6452 (944) годом, древлян — 6485 (979), северян-6532 (1024), уличей — 6393 (885), хорватов -6500 (992) годом, а волыняне (бужане) вообще отсутствуют в датированной части «Повести временных лет». Очевидно, все сообщения об этих «племенах» носят легендарный характер. Насколько точна информация об их локализации на карте Восточной Европы вряд ли возможно установить.

Столь же сомнительны рассказы о происхождении и обычаях восточнославянских «племен». Автор «Повести временных лет» считал, что поляне и древляне были «от рода Словеньска». а радимичи — «от Ля-ховъ». Территорию по течению Буга, которую позднее заняли волыняне, якобы первоначально заселяли дулебы, а уличи и тиверцы обитали вдоль Днестра вплоть до нижнего течения Дуная. Рядом с ними обитали белые хорваты. Северян же летописец локализует восточнее полян.

Как пишет автор летописи, каждая из этих групп восточных славян имела свои обычаи, «законы» и предания — «кождо свои нрав». Так поляне якобы были «кроткими и тихими», и, имея «брачный обычай», уважительно относились к ближайшим родственникам и свойственникам. В отличие от них, древляне, радимичи, вятичи и северяне жили «зверинским образом»: убивали друг друга, ели нечистую пишу, срамословили и могли иметь по несколько жен, поскольку «брака у них не бываше».

Однако здесь внимание летописца сконцентрировано на противопоставлении не столько полян и их соседей (как обычно отмечается комментаторами), сколько языческих («поганых») традиций восточных славян (имеющих «обычаи свои, и закон отец своих»), с одной стороны, и веры в Христа, христианских норм, — с другой. Отсюда, видимо, здесь такое обилие рассказов о тех, кто «имяху бо обычаи свои, и закон отец своих и преданья, кождо свои нравъ», «своих отець обычаи имуть кротокъ и тихъ», «закон имуть отець своих обычаи», «закон же… от прадед показаньемъ и благочестьемъ», «безаконьная яко законъ отець творять независтьно ни въздержаньно». «якоже се и при нас ныне… закон держать отець своих». Им противопоставляются «хрестияне, елико земль, иже верують въ святую Троицю. и въ едино крещенье, в єдину веру» «мы», которые «законъ имамъ единъ, елико во Христа крестихомся и во Христа облекохомся».

Трудно сказать, насколько точен летописец в описании языческих обычаев восточных славян и их соседей. Тем более что в «Начальном своде», как считал А. А. Шахматов, дело вообще ограничивалось лаконичным упоминанием, будто поляне «бяху… погани, "жьруще озеромъ и кладяземъ и рощениемъ”, якоже прочий погани», то есть вообще никакие обычаи не описывались.

Так что. летописные свидетельства о расселении и обычаях племен, живших на территории современной Украины, крайне приблизительны. Единственным надежным источником по этим вопросам являются археологические материалы. К собственно восточнославянским относят находки, связанные в V–VII вв. с так называемыми корчакской (Житомирская область) и пеньковской (лесостепная зона от Северского Донца до Правобережья Днестра, включая Среднее Поднепровье. бассейн Южного Буга и Среднее Поднестровье) археологическими культурами, а в более поздний период (VIII–IX вв.) — с лука-райковецкой (Среднее Поднепровье. Правобережье Днепра; традиционно идентифицируется с культурой предков волынян, дреговичей, древлян и полян) и волынцевско-роменской (Днепровское Левобережье; обычно связывается с северянами) археологическими культурами.

Между тем, ареалы распространения археологических культур не соответствуют летописным сведениям о территориях расселения тех или иных восточнославянских «племен». Из этого должно следовать. что летописные упоминания о более или менее компактно проживающих «полянах», «северянах», «древлянах» и прочих «племенах» — скорее, летописная легенда, нежели описание реальных восточнославянских сообществ.

Попытки же связать археологический материал и летописные свидетельства пока вряд ли можно признать удачными. Дело в том, что археологические культуры, которые в рамках существующей традиции должны принадлежать одному и тому же «племени», на самом деле неодинаковы. Так, археологические находки, приписываемые дреговичам, перемежаются «древлянскими» (на юге) и «Полянскими» (в междуречье Днепра и Припяти) древностями. В то же время «дреговичские» материалы оказываются на «древлянской» территории. «Волынские» земли были населены носителями сразу двух археологических культур: корчакской и луки-райковецкой, а «северянские» — носителями ромейской, боршевской и волынцевской археологических культур.

Показательны в этом отношении попытки выделить типичные «Полянские» погребения в курганных могильниках. А. А. Спицын, изучавший находки на территории, которую, по данным «Повести временных лет», занимали поляне, заключил, что обряд погребения и вещи, найденные там, «указывают на полную аналогию Полянских курганов с одновременными волынскими и древлянскими». Ю. В. Готье приписывал полянам исключительно погребения с трупосожжением, Б. А. Рыбаков, Е. И. Тимофеев и И. П. Русанова, напротив, — с трупоположением в подкурганных ямах, тогда как В. В. Седов полагал, что «курганы с захоронениями в ямах» «нельзя считать… этноопределяющим признаком полян». «Для определения границ ареала полян необходимо использовать иные особенности их курганов, — отмечает исследователь. — Такой деталью, свойственно исключительно Полянским погребальным насыпям, является глиняная подмазка, на которой разжигали костер и помещали остатки трупосожжения». И тут же неожиданно добавляет: «Курганные захоронения VI–VIII вв. в ареале полян полностью отсутствуют. По-видимому, в то время славянское население Киевского правобережья хоронило умерших в бескурганных могильниках по обряду трупосожжения». Последнее предположение, впрочем, ничем не подкрепляется, поскольку «подобные могильники здесь до настоящего времени не найдены». Остается только догадываться, как можно выделить Полянские курганы по глиняной подмазки для костра, если Полянские погребения были, по мнению В. В. Седова, грунтовыми. Что же касается последующего периода, то, оказывается, для полян IX–X вв. вообще характерны были как кремация, так и ингумация.

Поэтому весьма убедительно выглядит заключение П. П. Толоч-ко: «Ни на региональном, ни на общевосточнославянском уровне этно-консолидационные процессы этого времени не обрели четких и завершенных форм. Летописные "племена” не представляли собой вполне определившихся этнотерриториальных и социальных образований. Этого нельзя сказать даже о группах племен, культурные особенности которых были едва различимы, а границы достаточно размыты и подвижны… Практически ни одно "племя” не вписывается в позднейшую этнотерриториальную структуру».