Шарль Пти-Дютайи - Франция и Англия X-XIII веков. Становление монархии

Но это было не все. Капетинги XI и XII вв. или те, кто думал и действовал за них, никогда не забывали, что король стоит выше феодальной системы, а не только во главе ее даже тогда, когда они еще не были в состоянии извлечь и из своего феодального верховенства все те выгоды, которые в нем заключались в скрытом виде. Тем более Капетинги XIII в. желали — и они смогли это желание осуществить — претворить в дело присягу, приносимую во время коронации и протянуть руку за пределы феодальных рамок, чтобы защищать слабых, в каком бы месте королевства они ни находились. Мы видели, что они оказались достаточно сильными, чтобы с оружием в руках обуздать анархию и разбой. Они также обуздывали, при помощи легальных средств, насилие и несправедливость. Изречение Людовика Святого, что «во Франции только один король», имеет очень глубокий смысл, и начиная с конца царствования Филиппа Августа оно делается верным. Мысль о том, что жители королевства — подданные, в течение долгого времени бывшая неосознанной, начинает медленно выходить на свет. Все эти подданные обязаны повиноваться, начиная с членов королевской семьи.

Собственно говоря, подчинение родственников короля является одним из самых характерных фактов этого периода. Не найдется больше какого-нибудь королевского брата, сына или жены, которые шли бы наперекор проектам короля. Филипп Август благодаря успехам королевского авторитета мог обойтись без назначения соправителем своего предполагаемого наследника, и этот последний, за исключением очень редких случаев (да и то неизвестно, не действовал ли он и тогда по уговору с самим королем), являлся орудием в руках отца; он получил от своей матери сеньорию Артуа, но не имел даже титула графа и назывался только «старший сын короля Франции». Людовику IX часто приходилось одергивать своего брата Карла Анжуйского, у которого был характер жесткий и тиранический; он никогда не допускал его до нарушения правил морали, которые он сам сделал для себя обязательными: он заставил его уплатить свои долги, вернуть земли, несправедливо отнятые, и даже воздерживаться от игры в кости. Придет время, когда принцы королевского дома, слишком щедро наделенные, будут для короля страшными соперниками; но в XIII в. обычай давать уделы еще не приводил к таким последствиям. Самое опасное сопротивление, которое Людовик Святой нашел среди наиболее близких своих родственников, было сопротивление не братьев, а жены, Маргариты Прованской, которая была гордой и смелой и желала вести свою личную политику. Алиенора, жена английского короля, была сестрой Маргариты: она наводнила свой двор, к несчастью для своего мужа, прованскими родственниками и друзьями. Маргарите же, которая могла наделать много зла, приходилось сдерживать свои порывы; она дрожала перед своим «сеньором».

Бланка Кастильская собственным примером научила своего сына не допускать насилия, даже когда виновными в нем оказывались духовные особы. Людовик IX, храбрый и иногда очень суровый, чувствовал отвращение к жестокости до такой степени, что пытался искоренить обычай устраивать турниры. Он особенно советовал своему наследнику иметь «жалостливое сердце» по отношению ко всем страждущим. Не довольствуясь тем, что сам судил праведно тех, кто к нему обращался, он не хотел допускать и того, чтобы сеньоры злоупотребляли своим правом суда, и это было новшеством. Так, один иль-де-франкский сеньор, Ансо де Гарланд, заключил в тюрьму сыновей одного кредитора, чтобы иметь их в качестве заложников; когда он отказался их освободить, Людовик IX велел посадить его самого. Готье де Линь казнил одного человека без суда; король заставил его отдаться на милость и заплатить штраф. Один из самых знаменитых сеньоров королевства, Ангерран де Куси, велел повесить трех молодых дворян, обвинявшихся в браконьерстве в его лесу; Людовик IX постановил, — дело неслыханное, — чтобы Ангеррана предали смертной казни; с большим трудом удалось добиться менее сурового наказания — большого штрафа в 12 000 парижских ливров на помощь Святой земле, лишения права высшего суда по отношению к лесам и рыбным ловлям в его сеньории и т. д. Обычно Людовик IX совершенно не считался с ходатайствами подобного рода и хотел, чтобы суд был равен для всех; он даже не допускал, чтобы виновного дворянина казнили тайком, так как всякий суд «во всем королевстве должен производиться открыто и перед народом».

Великая задача, которую королевской власти удалось выполнить лишь после многовековой борьбы, состояла в том, чтобы искоренить варварское убеждение, старое как мир, в законности права мести. Все, от одного конца социальной лестницы до другого, считали совершенно естественным, что существует два суда: один, которого можно просить у судьи, и другой, который можно произвести самому для поддержания своей части или чести своего рода. Это была древнегерманская «феда»: между вендеттой, вооружавшей друг против друга две семьи простолюдинов, и феодальной частной войной не было, по существу, никакой разницы. Филипп Август, если верить Богдануару, защитил родственников, которые еще не знали о возникшей распре, от опасности подвергнуться неожиданному нападению: на них можно было напасть только по прошествии сорока дней ( «quarantaine-le-roi» ). По прошествии этого срока надо было быть настороже или же оградить себя перемирием, или «assurement». Людовик Святой пытался сначала предотвращать «феды» вмешательством. Оно приводило обычно к «миру сторон» (« paix à parties») и паломничеству за море, которое обязан был совершать убийца; в тех случаях, когда король находил наказание недостаточно сильным, он его увеличивал. При отъезде своем в Крестовый поход он разослал своим бальи следующий циркуляр:

«Мы вам поручаем и предписываем, чтобы во всех случаях войн и фед в вашем бальяже вы принимали и заставляли нас принимать перемирия на основе полной справедливости: эти перемирия должны продолжаться пять лет с будущего дня рождения святого Иоанна Крестителя; и не ждите, пока стороны сами обратятся к вам».

Наконец, по возвращении из Крестового похода он решил принять меру, вызвавшую большое раздражение. До нас не дошел текст его указа, но мы знаем, что им запрещались частные войны и ношение оружия во всем королевстве и что он был издан около января 1258 г. Действительно, именно в это время он писал своим верноподданным в епархии Пюи: «Знайте, что мы, по обсуждении дела, запретили в нашем королевстве всякие войны и поджоги и помехи земледельческому труду». Сохранившиеся у нас отрывки обследований свидетельствуют о том, что королевские чиновники применяли этот указ, что они старались не допускать, чтобы оруженосцы разъезжали с оружием, арестовывали крестьян, которые имели при себе ножи с острым концом; и из этих же также видно, что на эти аресты жаловались, как на огромное, злоупотребление. Альфонс де Пуатье шел по стопам своего брата; так, он приговорил сына графа Родезского и сына сеньора де Канильяк к штрафу в 400 ливров за ношение оружия. Сеньоры, имевшие право высшего суда, могли судить преступления этого рода, но, по-видимому, король хотел, чтобы этот указ исполнялся везде. И если бы он действительно исполнялся последовательно [110] Даже в царствование Людовика Святого продолжала применяться система «assurements», перемирий и примирения. Начиная с царствования его преемника мы снова видим «много частных войн и на территории домена, и вне его». Людовик X формально признал право вести частные войны за бургундской знатью. , то социальная история Франции была бы иной.