Эдвард Радзинский - Тираны России и СССР [Распутин. Жизнь и смерть + Сталин. Жизнь и смерть]

На явочных квартирах в Тифлисе он встретил революционера Александра Сванидзе (партийная кличка Алеша), который познакомил его со своей сестрой. Ее звали Екатерина — так же, как мать Кобы. Ее предки были из того же селения Диди-Лило… Как она была прекрасна! И как тиха и покорна — совсем не похожа на говорливых, развязных революционерок. Но притом — сестра революционера!

Правда, в это время Давид Сулиашвили — другой бывший семинарист, тоже ставший революционером, — ходил в дом Сванидзе и считал себя ее женихом. Красавец Сулиашвили и Коба… Портрет Кобы в те годы беспощадно рисует Ф. Кнунянц: «Маленький, тщедушный, какой-то ущербный, одет в косоворотку с чужого плеча, на голове нелепая турецкая феска».

Но Екатерина увидела его иным… В нем было очарование столь любимого в Грузии романтического разбойника, грабящего богатых во имя бедных. И еще — ощущение власти над людьми. Оно подчиняло. «Он нравился женщинам», — вспоминал под старость Молотов.

Это, конечно, была любовь! Она была так же религиозна, как его мать. Их венчание было тайным, и не только от полиции — церковный брак был позором для революционера. «Почти не было случая, чтобы революционный интеллигент женился на верующей», — с презрением писал Троцкий.

Убивая людей, влача полунищее существование, Коба мечтал о настоящей семье, которой был лишен в детстве. Создать такую семью он мог только с невинной религиозной девушкой. Свободомыслящие девушки, «товарищи», скитавшиеся по нелегальным квартирам и постелям революционеров, ему не подходили. И он нашел ее… «Преследуемый царской охранкой, он мог находить любовь только в убогом очаге своей семьи», — писал Иремашвили. Они снимали комнату на промыслах — в глиняном низеньком домике у хозяина-турка. Екатерина (Като) работала швеей. В их нищем жилище все сверкало чистотой, все было покрыто ее белыми вышивками и кружевами.

Его дом, его очаг — традиционная семья… Но при этом он оставался яростным фанатиком-революционером.

«Он был ужасен во время политических споров. Если бы у него была возможность, он искоренял бы противников огнем и мечом» (Иремашвили).

Все это время она пытается создать дом, в который он, избегая ареста, так редко приходит. А если и приходит, то только глубокой ночью, чтобы исчезнуть на рассвете.

Она рожает ему сына Якова. С грудным младенцем на руках она с трудом сводит концы с концами. Денег по-прежнему нет. Огромные средства, добытые мужем, немедленно уходят к Ленину. При этом полунищий Коба презирает деньги. Для него они — часть мира, который он взялся разрушить. И когда они у него появляются, он с легкостью раздает их друзьям.

Сергей Аллилуев: «В конце июля 1907 года я должен был уехать в Питер, денег не было, и по совету товарищей я отправился к Кобе». И Коба тотчас дает нужную сумму. Однако Аллилуев видит его нищету и, конечно, отказывается. Но Коба непреклонен, буквально всучивает деньги: «Бери, бери — пригодятся». И тот берет.

Вообще, Аллилуевы многим обязаны Кобе. Он спас из воды тонувшую девочку, дочь Сергея. Ту самую Наденьку…

И опять Като сидит без денег с кричащим младенцем. И опять Коба исчезает в ночи.

А потом она заболела… На лечение у Кобы не было денег.

Она умирала… Осенью он вынужден перевезти ее в Тифлис, где жила ее семья. Сванидзе смогут за ней ухаживать… Но было поздно. «Като скончалась на его руках», — писал Иремашвили. Есть фотография, хранившаяся в семье Сванидзе: Коба стоит над гробом — несчастный, потерянный, с всклокоченными волосами… Так он убил свою первую жену.

Дата рождения сына Кобы Якова — 1908 год — стоит во всех его анкетах. Но в Партархиве я нашел фотокопию газетного извещения «о смерти Екатерины Сванидзе, последовавшей 25 ноября 1907 года».

Как мог Яков родиться после смерти матери? Есть версия: он родился, конечно, в 1907 году. 1908-й — результат договоренности с местным священником, чтобы Яков пошел в царскую армию на год позже. Может быть, это правда. Но остается вопрос: почему потом, когда Яков получал паспорт, всесильный Сталин не возвратил верную дату?

Не возвратил. Ибо все, что касалось жизни таинственного Кобы, впоследствии старательно запутывалось Сталиным.

Новорожденный остался на руках родной сестры умершей. В ее семье Яков встретит революцию и будет жить до 1921 года. И только тогда Коба, ставший Сталиным, заберет сына в Москву.

«После смерти жены Коба стал ревностным организатором убийств князей, священников, буржуа» (Иремашвили).

Но тогда же появляются слухи — странные, точнее, страшные для революционера: бесстрашный Коба, удачливый Коба, уходящий от всех преследований, на самом деле провокатор, засланный полицией в революционное движение.

Однако слухи прерывает арест Кобы.

Коба — в тюрьме. При аресте у него найдены документы — доказательства «его принадлежности к запрещенному Бакинскому комитету РСДРП». Это дает полиции основание для нового обвинения — уже с перспективой каторжных работ. Но… Бакинское жандармское управление почему-то закрывает глаза на эти документы и рекомендует всего лишь вернуть Кобу на прежнее место ссылки — в Сольвычегодск сроком на три года. После чего новое удивительное решение: Особое совещание при министре внутренних дел отправляет Кобу в ссылку только на два года!

Путь ссыльных в забытый Богом городишко Сольвычегодск шел через Вятку. В камере вятской тюрьмы Коба заболел тифом. Из камеры его перевозят в губернскую земскую больницу.

Он находился на грани смерти. Но выжил.

В Сольвычегодске он снял комнату в доме Григорова. Крохотный городишко был в то время одним из центров революционной жизни: на 2000 жителей было 450 политических ссыльных. Все эти революционеры, получавшие пропитание от сославшего их государства, проводили дни в спорах о будущей революции.

В его государстве ссыльные будут жить совсем иначе…

В Сольвычегодске Коба поправился, поздоровел и уже в начале лета бежал. По полицейским сообщениям, побег произошел 24 июня 1909 года. И опять он не боится выбрать Кавказ!

Девять месяцев он находится на свободе. 23 марта 1910 года его арестовывают. Три месяца следствия, и вновь — поразительные обстоятельства! Помощник начальника Бакинского жандармского управления Н. Гелимбатовский пишет заключение: «Ввиду упорного его участия в деятельности революционных партий, в коих он занимал весьма видное положение, ввиду двухкратного его побега… принять меру взыскания — высылку в самые отдаленные места Сибири на пять лет». Но заключение игнорируют. Вместо него следует благодушное решение — выслать неисправимого Кобу в тот же Сольвычегодск! Так началась третья ссылка.