Эдвард Радзинский - Тираны России и СССР [Распутин. Жизнь и смерть + Сталин. Жизнь и смерть]

ГПУ сделало так, чтобы запись беседы Бухарина с Каменевым попала к Троцкому. Как всегда, все просчитано: Троцкий Бухарина ненавидит и не пожалеет — немедленно опубликует запись. И точно: оказавшись за границей, он публикует разговор, дав Сталину бомбу — возможность говорить о сговоре правых с прежней оппозицией.

В это время Сталин получает новых сторонников — Радеку и прочим троцкистам дана возможность почетно капитулировать. Ведь Сталин «повернул огонь направо… Нужно поддержать Сталина и занять левый фронт партии, пока он не занят другими» — так писали они друг другу из ссылок. Но чтобы вернуться, надо пожертвовать Троцким.

Вскоре Радек обращается к ссыльным троцкистам: «Мы сами себя привели в изгнание и в тюрьму. Я порвал с Троцким, теперь мы политические враги».

Почему они так легко изменяют взгляды, предавая друг друга? Один из главных троцкистов Пятаков, ставший одним из преданных сталинцев, так объяснял это изумленному Валентинову: «Во имя партии можно и должно в 24 часа изменить все свои убеждения и заставить себя считать белое черным».

Во имя партии! Когда ученик Духовной семинарии Сталин называл партию «Орденом Меченосцев», он имел в виду именно ее священную природу. И Троцкий, сформулировав тезис: «Партия всегда права», думал о том же.

Их партия, как и церковь, остается чиста, даже если ее служители ошибаются, ибо в основе партии, как и церкви, лежат сакральные тексты марксизма, которые не дают ей в целом ошибиться, а грешным членам — изменить ее священную природу.

И отсюда — принцип: «Все для партии», позволяющий ее членам предавать друг друга, делающий их покорными ему — Сталину, главе священной партии.

Идет поток заявлений о раскаянии, и Сталин возвращает из ссылки раскаявшихся левых.

Пятаков, Смилга, Раковский, Белобородов и прочие большевистские знаменитости заклеймили Троцкого и вернулись в партию. Их авторитет, их энергия очень пригодились Сталину в год, который его историки назовут годом Великого перелома.

Еще в 1925 году, когда Сталин в союзе с правыми бил Каменева и Зиновьева, в ленинградском отеле «Англетер» покончил с собой Сергей Есенин. Поэты в России — пророки. В пьяном бреду Есенину постоянно мерещился некий ужасный Черный человек. Великий крестьянский поэт уже тогда чувствовал его приближение. Теперь час пробил: Черный человек изготовился уничтожить древнюю русскую есенинскую деревню.

С апреля 1929 года Сталин открыто повернул. Начинался величайший эксперимент XX века, чреватый большой кровью. Но что значит кровь, когда впереди великое будущее! И он задумал достичь его революционно — в кратчайший срок. Сломить сопротивление деревни, а для этого физически уничтожить все зажиточное и большую часть среднего крестьянства, остальных объединить в коллективные хозяйства. Даровой труд собранных в колхозы хлебопашцев даст гигантские средства, и он построит величайшую индустрию — и опять в кратчайший срок. Он заставит рабочих забыть о зарплате, об отдыхе. Революционный энтузиазм! Страну ждали невиданные лишения, катастрофы на заводах — результат невиданного темпа, которого не выдержат изношенные станки…

Но он милосерден к согражданам. Люди вдвойне несчастны, когда они не понимают причин своих несчастий. И он заранее решил дать стране виновников ее будущих страданий. Виновны враги — таково вечное российское объяснение всех народных бед. Сталин помнил: в Первую мировую войну царское правительство быстро нашло понятное объяснение неудач своих бездарных генералов — шпионы. И народ с радостью верил. Сейчас он придумал найти новое объяснение — вредители. Ими должны стать инженеры. Специалисты, получившие образование еще при царе, естественно, ненавидят диктатуру пролетариата и вредят! Он точно рассчитал: темная ненависть полуграмотной массы к образованным, к интеллигенции вернет любимый клич — бей !

И еще: начиная поворот, он должен был погрузить страну в атмосферу постоянного страха. Только страх мог предупредить возможное недовольство и родить покорность народа, необходимую для Великого перелома.

Так родилось это невиданное шоу: открытые процессы конца 20-х годов.

В то время города захватили выходцы из деревни, люди привыкли жить, есть и спать в одной комнате — все вместе, и взрослые и дети. Огромные барские квартиры стали коммунальными. Утром чужие, полураздетые люди беседуют друг с другом в очереди у туалета, у умывальника (это давно перестало смущать), и беседы эти, как правило, о процессах вредителей, которых постоянно разоблачает доблестное ГПУ.

Процессы с детективными сюжетами, страшными приговорами разнообразят тусклую жизнь обывателей. Это своего рода гладиаторские бои. И властительницей дум народа все больше становится тайная полиция.

Во главе ГПУ стоял Вячеслав Менжинский — сибарит из богатой семьи, с юности вступивший в революционное движение. В 1909 году он написал о Ленине в эсеровской газете: «Ленин — политический иезуит». Впрочем, после Февраля, когда Менжинский сблизился с большевиками, Ленин высказался о нем и ему подобных столь же тепло: «Наше хозяйство будет достаточно обширным, чтобы каждому талантливому мерзавцу нашлась в нем работа».

После Октября, получив пост наркома финансов, он привел дело в такой хаос, что был вскоре снят. Но в 1919 году, вспомнив, что Менжинский — юрист, Ленин подыскивает «талантливому мерзавцу» место в руководстве ЧК. Он угадал: мерзавец оказался незаменим в разработке головоломных провокаций. Менжинский принимает участие во всех страшных делах Красного террора, но брезгливо отсутствует при пытках и расстрелах.

Назначенный Генсеком Сталин тут же устанавливает тесную связь с этим странным человеком. Руководитель ЧК Дзержинский в то время совмещает множество должностей, и Менжинский фактически руководит большевистской спецслужбой. После смерти Дзержинского Сталин назначает его главой этого ведомства.

При этом снобе и сибарите лакействует его верный помощник, бывший фармацевт Генрих Ягода. Он развивает стиль мэтра: провокация становится постоянным приемом ЧК-ГПУ. Именно при Менжинском прокручивают операцию «Трест»: при помощи созданной ЧК «антибольшевистской организации „Трест“» Менжинский заманивает в Россию своего бывшего знакомца, легендарного террориста эсера Бориса Савинкова, убийцу царских министров, неукротимого врага большевиков.

После долгих бесед в тюрьме с Менжинским Савинков вдруг объявляет: «Я признаю теперь советскую власть и никакой другой». За это сенсационное заявление Менжинский заменяет ему смертную казнь тюремным заключением. И видимо, обещает в будущем помилование. Но в 1925 году было объявлено о самоубийстве Савинкова. Правда, незадолго он предупредил своего сына: «Услышишь, что я наложил на себя руки, — не верь». Что ж, Менжинский знал это правило: врага можно простить, но предварительно его следует уничтожить.