Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Там за эти два года (1611–1613) произошли важные события. Перемирие 1611 г. со Швецией дало возможность Сигизмунду III направить все силы на Москву. Казалось бы, теперь уже ничто не могло помешать польско-католическим интервентам покорить охваченную междоусобием Россию и овладеть пустующим русским престолом. Победу, долгожданную победу над опасной Московией, уже справляли втайне и в императорском дворце, и в папской курии, и при далеком мадридском дворе. Гетман Ходкевич с сильным войском победоносно двигался к Москве — на помощь засевшим в Кремле польским отрядам. И тут-то на историческую сцену выступили силы, которых не могли учесть даже наиболее проницательные габсбургско-католические политики. Из самых глубин русского народа поднялась освободительная отечественная война против польских захватчиков. Словно могучий ураган отбросил в 1612 г. интервентов из России на запад, опрокинув их планы.

Но и это не отрезвило Габсбургов, неудержимо скользивших в пропасть головокружительной авантюры — при всей хитрой расчетливости и осторожности их политики. Свидетельством головокружения может служить отчаянное предложение, сделанное в том же 1612 г. от имени императора Матвея князю Пожарскому, «не согласится ли он обще со всеми боярами принять в российские государи цесарева брата Максимилиана, могущего восстановить спокойствие в России и в вечном жить с цесарем союзе» [32] Бантыш-Каменский Н . Указ, соч., т. I, с. 17. .

В 1613 г. на вакантный московский престол Земским собором был избран царь Михаил Федорович Романов. Характерно, что первыми поспешили признать его антигабсбургские государства — Англия, Голландия. Император, напротив, отказывался признать его и демонстративно писал, минуя его, русским боярам. На этой почве в 1614–1615 гг. между Московским государством и Империей разыгрался острый дипломатический конфликт, сопровождавшийся оскорблениями с обеих сторон. Но по существу-то в Вене скоро поняли, что провалившуюся идею — придавить Московское государство могильной плитой польско-католического ига — остается только снова заменить прежней идеей: — отгородиться от него, по возможности, сильным «барьером».

Сигизмунд III, со своей стороны, вовсе не считал себя разбитым после 1612 г. Он лелеял прежние завоевательные планы, готовил новую армию и продолжал войну. Возобновил военные действия в России и Густав-Адольф. Однако тут же обнаружилось, что теперь шведская интервенция не только не служит помехой для польской интервенции, но, напротив, спасает эту последнюю, оказавшуюся на краю пропасти. Эволюция характера шведской интервенции в России совершалась постепенно. В сущности, уже заключение Швецией перемирия с поляками в 1611 г. знаменовало разрыв ее союза с Россией, а, оставив за собой в качестве своего рода «залога» Новгородскую область, Густав-Адольф открыто поставил себя во враждебное отношение к русскому «союзнику». В 1613 г. он уже прямо действовал против русских в молчаливом контакте с поляками. Англия и Голландия, только что рассчитывавшие расстроить габсбургские планы, содействуя возвращению Швеции на поля русско-польской войны, убедившись теперь в происшедшей эволюции, столь же энергично принялись хлопотать об удалении шведов из России, т. е. о русско-шведском примирении. Эти дипломатические усилия увенчались успехом только к 1617 г. В противовес им Империя стала разыгрывать роль беспристрастного посредника в переговорах между Россией и Польшей. Что действительно скрывалось за этой маской, видно из специального посольства от царя Михаила Федоровича к императору Матвею в 1616 г. «с прошением не помогать польскому королю ни деньгами, ни войском» [33] Бантыш-Каменский Н. Указ, соч., т. I, с. 19. Тщетные просьбы!

Истомленная напряжением предшествовавших лет, Россия из последних сил отбивалась от одновременно наседавших на нее двух врагов — Швеции и Польско-Литовского государства. Финансовые и военные ее ресурсы были совершенно исчерпаны. На ее счастье, о полном единстве этих двух врагов не могло быть и речи. Сигизмунд III продолжал воображать себя не только хозяином русского престола (на что претендовал и Густав-Адольф), но и законным государем Швеции. Воюя с Россией, он одновременно энергично готовился к завершающему удару по Швеции, строил флот, набирал армию. Было ясно, что, как только война с Россией завертится хотя бы минимальным успехом, польско-шведская война неминуемо вспыхнет с новой силой. Московскому правительству в конце концов оставалось рассчитывать только на эту перспективу. И примириться, следовательно, с необходимостью уступок противникам, признав частично свое поражение. Иначе говоря, освободительная война русского народа 1611–1612 гг. спасла национальную, политическую и церковную независимость России, но не смогла предотвратить тяжелых жертв, которые были возмещены только десятилетиями дальнейшей русской внешней политики, окончательно — лишь при Петре I.

В 1617 г. правительство царя Михаила принуждено было после долгих переговоров согласиться на Столбовский мир со Швецией: Густав-Адольф отказался от всяких притязаний на Новгород и московский престол, зато Московское государство должно было отказаться от бесценного сокровища, добытого с таким трудом, — . выхода к Балтийскому морю. Побережье Финского залива с городами Ям, Копорье, Корела, Ивангород, Орешек отошло к шведам [34] Лыжин Н. П. Столбовский договор и переговоры, ему предшествовавшие. СПб., 1857. . Отныне у русских «отнято море», торжествовал Густав-Адольф; «без нашей воли русские купцы не могут показаться на Балтийском море ни с одною лодкою». Одновременно, как только определился успех переговоров с Россией, он поспешил сам начать в 1617 г. превентивную войну с Сигизмундом III, вырвав инициативу у «северного Филиппа». Вот как объяснял голландцам необходимость этой войны шведский посол в Голландии Иоганн Шютте: «Только близорукие люди могут считать войну Швеции с Польшей чисто домашней распрей. Всем должны быть известны стремления Испании создать в Европе универсальную монархию, и она легко достигнет этого, как скоро Сигизмунд водворится в Швеции. Все прибалтийские земли окажутся тогда под его властью. Испанский король создаст себе флот на Балтийском море, в его распоряжении будут все лучшие балтийские гавани; голландцам придется проститься с мыслью свободно торговать на Балтийском море» [35] Форстен Г. В. Балтийский вопрос…, т. II, с. 157. . В этих любопытных словах опять-таки легко отличить долю дипломатического лукавства от верного в основном понимания всеевропейского значения восточноевропейских дел: ход борьбы в Восточной Европе предрешал судьбу всего универсализма Габсбургов, которых в данном случае отождествляют с испанским королем, так как он по традиции все еще считался старшим и сильнейшим в доме.