Артём Федорчук - Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов

Эти различия между его образами — образами, которые уже существуют или заново создаются сейчас на Северном Кавказе и в Урало-Поволжье, — восходят к различиям в восприятии его фигуры в этих двух регионах ещё в период его активности. Мне представляется, что они связаны с разными акцентами в нациестроительстве. В Урало-Поволжье большую роль играли ислам и мусульманская идентичность — и Хаджетлаше был воспринят прежде всего как враг мусульман (поскольку способствовал, как справедливо считали его оппоненты, противомусульманским репрессиям в правительственной политике); а на Кавказе более акцентировалась этническая (или региональная) специфика — там Ахметуков казался и кажется сейчас настоящим горцем-черкесом. Хотя такое восприятие зависело ещё и от того или иного акцента в его собственной деятельности.

Парадокс заключается в том, что, скорее всего, по происхождению он не был черкесом, а настоящее его имя было Григорий Яковлевич Этингер. Так что мой персонаж, как и у предыдущих докладчиков, — еврей. Р. Х. Хашхожева настойчиво придерживается версии, согласно которой он был по возвращении из Турции усыновлен Этингерами, а затем «вернулся к корням», но это, на мой взгляд, не выдерживает критики. Думаю, его политическое двурушничество, смена автобиографий и имён, которых было куда больше, чем те три, что я назвала, — это лишь продолжение изобретения им своей идентичности: и этнической — черкесской, и конфессиональной — мусульманской. Надо сказать, что выбор мусульманской принадлежности был не первой для него сменой идентичности: семья Этингеров крестилась, когда будущему писателю было около 17 лет. Однако для формирования корпуса национальной литературы, которым заняты адыгские литературоведы, для того, чтобы сделать этого писателя национальным, необходимо, чтобы он был «своим» этнически и безупречным этически. Хотя этническая укоренённость, как видим, оказывается совсем не обязательной для того, чтобы национальным писателем действительно стать, чтобы попасть в число тех, кто лучше других постиг «космос национальной жизни». Оказывается, «чужаки» могут иной раз лучше «своих» отвечать «национальным запросам» и представлениям о себе того или иного общества.

В. А. Шнирельман: Я бы такой случай всё-таки не стал называть фальсификацией, потому что это скорее один из вариантов, одна из моделей становления этничности.

О. Ю. Бессмертнная: Я не назвала это откровенной фальсификацией. Однако в том, что касается этого героя, стоит иметь в виду, что грань между его конструированием своей идентичности и имитацией той или иной принадлежности оказывается очень тонкой. А в том, что касается моего основного сюжета — ахметуковедения, подчеркну, что упомянутые исследователи не только принимают на веру его рассказы о себе, но зачастую заражаются фантазией своего героя и романтизируют его. Отсюда возникает склонность видеть его в других авантюристах той эпохи. Например, в 1919 г. в Швеции он создал «Лигу за восстановление империи», объединив нескольких российских эмигрантов под лозунгом борьбы с большевистским режимом, убил трёх человек — якобы большевистских агентов, был арестован, судим и умер в стокгольмской тюрьме в 1929 г. А Р. Х. Хашхожева уверждает, что его выкрали из тюрьмы большевики, на которых он «в действительности работал». Она приняла встретившееся ей упоминание Наума (Леонида) Этингона за ошибочное написание фамилии Этингер. Вообще, биографические «факты» нередко произвольно черпаются из разных литературных произведений Ахметукова, а негативные свидетельства источников зачастую сознательно игнорируются. Но важно учитывать, что всё это происходит в противостоянии крайне негативной и не менее политизированной трактовке фигуры Хаджетлаше Климовичем — трактовке, которая стала влиятельной и порой ограничивала возможность исследовать эту фигуру в советское время.

В. А. Шнирельман: Я бы вам ещё назвал несколько подобных случаев, но сейчас уже нет на это времени. Это чрезвычайно интересно, и я рад, что вы этим занялись, потому что у нас в этнографии существует позитивистский подход, когда мы твёрдо знаем, кто есть, а кого нет и не должно быть. Между тем рядом с нами происходят процессы, которые мы просто не замечаем, вот это меня поражает.

В заключение хочется поблагодарить всех выступавших и участников дискуссии. Мне кажется, нам удалось выполнить поставленную задачу. Мы не просто обозначили актуальную для науки и общества проблему, но и эффективно провели её обсуждение. Были рассмотрены весьма интересные материалы, касающиеся самых разных подделок, относящиеся к разным историческим эпохам и связанные с различными социальными контекстами. Было показано, что подделки не только наносят вред науке, но и порой создают взрывоопасную ситуацию в обществе, порождая конфликты, которых следовало бы избегать. А для этого необходимо принять определённые меры.

В связи с этим я набросал небольшие предложения, с которыми мы могли бы обратиться в две инстанции: Министерство образования и науки и Российскую академию наук или конкретно Отделение историко-филологических наук РАН. Думаю, мы должны Министерство образования и науки просить о трёх вещах: 1. Усилить источниковедческую подготовку будущих специалистов, причём не только будущих исследователей, но в особенности школьных учителей, которые должны знать о существующих фальшивках, уметь отличить подделку от подлинных исторических документов и в доступном виде рассказать об этом учащимся. 2. Усилить преподавание историографии, поскольку многие наши специалисты, не говоря уже об учителях, плохо знают историю своей науки. Историографические обзоры в диссертациях часто составляются формально и декларативно, а их авторы нередко не читали труды своих предшественников, которых они упоминают в таких обзорах. 3. Необходимо знакомить будущих историков с азами сравнительно-исторического языкознания и основами его методики, в особенности с научными подходами к этимологиям. Необходимо также на конкретных примерах знакомить студентов с народной этимологией и теми негативными последствиями, которые она приносит науке..

Что касается РАН, то, как мне представляется, несмотря на реализацию программы, посвящённой социальному потенциалу истории, это направление исследований необходимо продолжать, расширив его за счёт изучения социальной роли археологии, этнологии и филологии. При всей несомненной важности зарубежных материалов такие исследования должны охватить и отечественное поле, ибо именно здесь мы встречаемся с самыми разнообразными коллизиями, имеющими серьёзный социальный и политический отклик. В особенности речь идёт об альтернативных историях, которые создаются как дилетантами (писателями, журналистами или даже учёными, специализирующимися в областях, далеких от исторической науки), так иной раз и профессионалами, весьма своеобразно понимающими свой профессиональный долг. Я говорю о процессе, характерном для нашего неспокойного времени и заслуживающем пристального внимания и глубокого анализа, учитывающего социальный и политический контекст, в котором работают специалисты и который не может оставить их безучастными. Поэтому такие исследования должны делать акцент не на дилетантизме и непрофессионализме создателей неортодоксальных версий истории, а на особенностях воздействия социальной и политической обстановки на людей, включая учёных. Сегодня не только история подвергается интенсивной политизации, но и этногенез, по сути, стал политической наукой, позволяя использовать известные построения, которые чаще всего являются гипотетическими, для достижения реальных политических целей.