Артём Федорчук - Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов

2. Слово может подвергнуться произвольному частичному изменению буквенного состава. Это может быть:

замена суффиксов ( по млеку небествену, прибезица );

усечение ( Дажбо, Стриб, хорвы ‘хорваты');

вставка лишних букв ( н , т и др.: венде ‘ведёт', доморнже ‘до моря', мыстляще , щчто ‘что', благва ‘благая', жолуте а стрбрне ‘жёлтое и серебряное', старение ‘старцы' и т. п.); произвольные замены и перестановки букв ( желзвъна ‘железные', держевь ‘держава', грм грмыщаеть ‘гром громыхает'), особенно широко используется взаимная замена гласных в парах и — ы , а — я , у — ю [177] Заметим, что ввиду всеобщности таких смешений нет оснований рассматривать, как это иногда делают, смешение и — ы как украинизм. ( сыла , хъзярi , брящны , iniy ‘иную'), а также замена любой гласной (чаще всего и, ъ, ь, а ) на е (примеры см. выше).

Особенно много усиленного коверканья в именах собственных: хъзярсштi ‘хазарский 4в, еланште ‘эллины' 24б, ворензе ‘варяги' 6е и т. п.

Комбинации всех этих приёмов могут давать самые дикие искажения, например: богентсве ‘богатство' 36б, хорбере ‘храбрые' 36б, вовенде 7д ‘воевода', созденхноуть ‘сдохнут' 7ж.

3. К полученной основе может быть присоединено как правильное (соответствующее синтаксису фразы) окончание, так и любое другое — чаще всего — е (до бозе , од оце и т. п.).

4. После всего этого в слове могут быть опущены любые гласные; так имитируется — но без малейшей последовательности — письмо, где гласные могут не обозначаться.

5. Может так или иначе разрушаться синтаксическая правильность фразы — путём опускания или добавления каких-то слов или замены требуемой по смыслу грамматической формы на какую-нибудь другую. В частности, во фразу могут добавляться слова, не имеющие никакой синтаксической связи с остальными, но внешне похожие на элементы древнего языка (например, сме, ста, хом ).

Следствием всего этого является, между прочим, то, что текст ВК не допускает точного перевода, поскольку аграмматичный текст вообще не имеет точного смысла. В самом деле, как уже указывали критики, так называемые переводы ВК — это вольные домыслы. Но ничего другого здесь и не может быть. Можно пытаться угадать, как выглядела фраза, которую имел в виду сочинитель, до того, как он начал её коверкать, но никакой гарантии правильного решения здесь быть не может, поскольку в таком коверкании не было никакой системы.

Приведём иллюстрацию: а одеймо од домы сва а тецехом до врзi абехом въдяшете ixio о руськ меча 7д (приблизительный смысл: ‘и мы отошли от домов своих и напали на врагов, чтобы они знали о русских мечах'). Элементы этой фразы таковы:

одеймо (вероятно, в значении ‘мы отошли') — под влиянием польского odejsucu ‘отойти' (возможно также влияние польского odejmq ‘я отниму');

од домы — од (польск.), с невозможным в данном случае в славянских языках винительным падежом;

сва — якобы ‘свой' (это слово равно санскритской основе sva -, приводимой в словарях); в ВК чаще всего используется как несклоняемое (что в древних славянских языках невозможно);

тецехом — вместо имперфекта течахом ‘мы бежали (побежали)';

до врзi — до (польск., укр.) в значении приближения, с невозможным в данном случае в славянских языках именительным падежом; сочинитель сказал буквально ‘мы побежали к врагам', т. е. фактически не справился с задачей выразить смысл ‘мы напали на врагов';

абехом — вместо абыхом ‘чтобы мы';

въдяшете — имперфект ‘вы знали' (или ‘он знал', если допустить, что — шете здесь стоит вместо — шеть ); это тройная ошибка: 1) после абыхом имперфект стоять не может, возможно только л -причастие; 2) ошибка в лице — 2-е лицо (- шете ) вместо 1-го (- хом ); 3) по смыслу требуется глагол со значением ‘дать знать', ‘показать', а употреблён глагол ‘знать', т. е. сочинитель и в этом месте не справился с выбором слова;

руськ — отсутствует окончание;

меча — вместо М. мн. мечих (или вместо М. ед. мечи ).

Если попытаться построить русскую фразу, содержащую ровно столько же (и по возможности таких же) неправильностей против русского языка, сколько данная фраза из ВК содержит неправильностей против славянского языка IX в., получится примерно следующее:

И мы одейдем од домы сва и безяли на врази, чтебы мы знаете им о русск меча .

Этот пример даёт достаточно ясное представление о качестве языка ВК. Видны наивные приёмы превращения нормального текста в необычный, ломаный. Они весьма похожи на то, как дети коверкают язык, изображая, что говорят «по-иностранному».

А вот ещё один пример, интересный тем, что в нём содержится словосочетание, давшее название всей книге:

Влес книго ciy птщемо бгу ншемоу кiе бо есте прiбезиц а сию 1б (с фотографии прориси). Перевод Асова: ‘Велеса книгу сию посвящаем Богу нашему, который есть наше прибежище и сила'.

Отметим вначале некоторые элементы основной части этой фразы:

птщемо — явно вместо почтемо ‘почтём';

бгу ншемоу — управление дательным падежом у глагола почесть не представлено ни в каких славянских языках;

те — придуманная форма вместо кыи , которое в качестве относительного местоимения для IX в. анахронично — должно быть иже;

прiбезиц — вместо прибъжище , с искусственной заменой суффикса на — ица и заменой правильного ж на ошибочное з (возможно, ложный богемизм, ср.: русск. чужой — чешек, cizi [Второе i здесь должно быть со знаком долготы (с акутом)], русск. сажать — чешек, sauzeti и т. п.).

Обратимся теперь к начальному Влес книго .

Влес книго — это, согласно толкователям, ‘Велеса книгу' или сложное слово ‘В(е)лес-книгу'. Но ни то ни другое невозможно для IX в. — могло быть только Велешъ к(ъ)нигы . Сочетания с родительным притяжательным появляются много позже, а сложные слова типа * Моисей-заповеди или * Марк-евангелие невозможны в русском языке (и других славянских) и поныне. Так что, в сущности, одного только словосочетания Влес книга достаточно для того, чтобы отпала всякая претензия на IX в.

В целом ясно, что филологическая квалификация сочинителя была крайне низкой. О древнеславянских текстах он знал очень мало — разве что имел представление о большом количестве необычных глагольных форм сложного строения в церковнославянских текстах. Ему было известно также, что в древности славянские языки образовывали некое единство. Пытаясь представить себе это единство, он не смог вообразить ничего иного, как простую смесь слов и форм из разных славянских языков. Именно это он и реализовал в своём сочинении, используя формы польского, чешского и т. д. языков, — разумеется, современные (древнепольских, древнечешских и т. д. форм он попросту не знал). И на всё это было наложено то умышленное коверканье, о котором речь шла выше.