Владимир Королюк - Ливонская война

Было очевидно, что со смертью Густава I Вазы Швеция вновь примет активное участие в ливонских делах. Однако и в этом случае Русскому государству нечего было слишком опасаться шведского нажима. Руки Швеции связывало все большее обострение шведско-датских отношений. Впоследствии уже при преемнике Густава I Эрике XIV обострение это привело к войне между Швецией и Данией.

Так выходили из игры, по крайней мере на некоторое время, два опасных претендента на ливонское наследство. Оставались Литва и Польша. Сигизмунд II Август не был, правда, безусловно связан какими-либо серьезными осложнениями международного характера. Ни Литве, ни Польше не угрожала в это время война с их соседями. Тем не менее оставалось фактом, что Литва и Польша не были еще готовы к решительной схватке с Русским государством. На это указывало то обстоятельство, что они отказались поддержать Густава I Вазу в борьбе с Иваном Грозным, не использовали для нападения на Русское государство столкновения его с Крымом в 1555–1556 гг. В 1557 г., буквально накануне начала Ливонской войны, Сигизмунд II Август не решился воспользоваться создавшейся благоприятной обстановкой в Ливонии для прямого подчинения ее себе. Большое значение имел также факт серьезных противоречий между Польшей и Великим княжеством Литовским. Польские магнаты и шляхта энергично стремились к тому, чтобы осуществить инкорпорацию Литвы в состав Польши. Литовские магнаты, которым принадлежал решающий голос в вопросах внешней политики Великого княжества, выступали решительными противниками инкорпорации и стремились основать польско-литовскую унию на принципах равноправного военного союза между двумя государствами. При таких условиях польские феодалы при всей своей враждебности планам укрепления Русского государства в Прибалтике не были заинтересованы в оказании Литве немедленной и энергичной военной помощи. В самой Польше руки короля были связаны резко обострившимся конфликтом между магнатством и шляхтой и быстрым распространением реформационных учений. Прямым показателем того, что ни Польша, ни Литва, которая была прежде всего заинтересована в ливонском вопросе, не были готовы к борьбе с Русским государством, является факт продления в 1556 г. истекавшего перемирия между Литвой и Русским государством на шесть лет. Весьма характерно, что в переговорах литовского посольства с московскими дипломатами подымался и вопрос о заключении вечного мира. Используя мирные настроения литовских дипломатов, Иван Грозный пошел дальше и направил в феврале 1558 г. королю Сигизмунду II Августу грамоту с предложением мира. Царский посланец должен был говорить о необходимости союза Литвы и Русского государства против Крыма. Поводом для посылки грамоты послужили известия о набеге крымских татар на Подолию. В том, что Литва и Польша будут не в состоянии немедленно вмешаться в Ливонскую войну, убеждали русскую дипломатию и полученные ею известия о тяжелой болезни короля.

Наконец, немалое значение имело то обстоятельство, что после военных действий 1555 и 1556 гг. против крымских татар Русское государство могло себя чувствовать относительно спокойно со стороны Крыма. Еще большую уверенность в том, что Крым не сможет навязать Русскому государству серьезной войны, должны были внушить русскому правительству события зимы и лета 1557 г., когда в результате морозов, голода и мора, а затем и засухи наблюдалась громадная смертность в Крымской и Ногайской ордах. От бескормицы начался массовый падеж скота.

Талантливый государственный деятель, «человек с сильной волей и характером» [5] О кинофильме «Большая жизнь». Постановление ЦК ВКП(б) от 4 сентября 1946 г. Госполитиздат, 1950, стр. 21. , Иван Грозный, возглавлявший деятельность русской дипломатии, не мог, конечно, не принимать во внимание все эти военные и политические обстоятельства. Они подсказывали русской дипломатии необходимость выбора прибалтийского варианта русской внешней политики, необходимость энергичной подготовки и начала Ливонской войны.

Но столкновение программы борьбы за Прибалтику и программы борьбы с Крымом и Турцией не было простым столкновением двух различных программ в русской внешней политике. За этим столкновением скрывался острый социальный конфликт между дворянством, являвшимся верной опорой самодержавия Ивана Грозного, и реакционным боярством. Дворянство было самым живым образом заинтересовано в усилении царской власти. С ее помощью оно рассчитывало расширить свой земельный фонд за счет боярских земель. Русский город, сильно выросший и окрепший экономически в первой половине XVI в., тоже поддерживал политику централизации государства. Разногласия по вопросам внешней политики ускорили разрыв царя, отражавшего интересы дворянства и верхушки посада, с «Избранной радой», ускорили переход Русского централизованного государства к политике прямого экономического и политического подавления боярства. Этот разрыв между дворянством и боярством падает на конец 50-х — начало 60-х годов XVI в. О разногласиях в связи с начавшейся Ливонской войной по вопросам внешней политики между Иваном Грозным и «Избранной радой», которая выражала настроения боярства, свидетельствует сам царь. «Како же убо воспомяну, — писал он в первом послании Курбскому, — о гермонских градех супротивословие попа Селивестра и Алексея и всех вас на всяко время, еже бы не ходити бранию, и како убо, лукаваго ради напоминания Датцкого короля, лето цело дасте безлепа рифлянтом збиратися?» [6] Послания Ивана Грозного. Под ред. В. П. Адриановой-Перетц. М.—Л., 1951, стр. 49.

В противовес программе борьбы за Прибалтику, которую поддерживало русское дворянство и купечество, «Избранная рада» выдвигала программу борьбы с Крымом и Турцией. Возможно, что одним из мотивов, руководившим деятельностью «Избранной рады», было стремление за счет крупных завоеваний на юге удовлетворить земельный голод дворянства и избежать таким образом конфискации государством боярских земель. Ничто как будто не противоречит и тому предположению, что «Избранная рада» рассчитывала за счет южных завоеваний серьезно расширить и собственно боярский земельный фонд. Реакционное русское боярство желало занять во вновь присоединенных южных областях такое же положение почти независимых государей, которое занимали в это время польские, литовские и украинские магнаты в восточных украинских и белорусских областях Литвы и Польши. Настаивая на крымско-турецком варианте, боярская группировка не могла не понимать необходимости союза с Империей, Литвой и Польшей. Очевидно, она готова была пойти на большие уступки польским и литовским феодалам. Зато союз с Литвой и Польшей мог укрепить политические позиции боярства в Русском государстве. Не случайно в годы иностранной интервенции начала XVII в. именно в среде реакционного боярства созрел план передачи русского престола королевичу Владиславу и установления таким образом унии с Польско-Литовским государством. Возможно, что Иван Грозный намекал именно на такие планы бояр, когда писал в 1564 г. Курбскому: «И се ли убо доброхотные есте и душу за мя полагаете, еже, подобно Ироду, ссущаго млеко младенца, меня смертию пагубною хотесте света сего лишати, чюжаго же царьствия даря во царство ввести?» [7] Послания Ивана Грозного, стр. 29. Нам кажется трудным предполагать, что под «чюжаго же царьствия царем» Грозный понимал удельного князя Владимира Андреевича Старицкого.